Это был самый настоящий полюс — с барханами снегов, безупречно-чистых, ослепительных и красивых, словно, здоровые зубы; с ворчащим где-то неподалеку белым медведем или сердитым моржом; без единого следа, если не считать редких пингвиньих дорожек; с клочковатым серым небом, горящим тысячью оттенков, высоким и редким на птицу. Пыталась бесчинствовать пьяная вьюга, да только не было сил в нетрезвых мощах; чуть отрываясь от земли, тщась кружить снежные хороводы, опять припадала она к земле, коротко выла и, смолкая, в который раз  привставала.

Чувствовалась дикость места, создавалась уверенность, что на много километров вокруг нет никого, с кем можно было бы найти общий язык и выпить стакан; лишь суровая природа бродила повсюду, выглядывая металлическим обветренным лицом из-за снежных гряд и неровных клякс неба.

- А где океан? – спросила она и обернулась.

Мужчина, одетый в черную тройку, кривоногий даже в широких брюках,  с непроницаемым, мятым, словно не глаженое белье, лицом, с зачесанными назад черными волосами, блестящими от геля, с сигаретой в крепкой волосатой руке, неприметной среди многочисленных золотых гаек, явно скучающий, отвлекся от созерцания ее спины, живой под тугой тканью белой спортивной майки, поднял взгляд на уровень ее профиля, вопросительно ожидающего, медленно обрисовал взглядом прямой крупный, но в композиции с лицом красивый нос, заглянул в помаргивающий черный глаз ее, запомнил, как бесится ветер в пепельных волосах, терзая прическу, как тем же знаком вопроса полны ее полные губы.

- Океан? – без эмоций, мертво повторил он. – Вон он. — И лениво кивнул вперед, опять сфокусировавшись на ее спине.

Она отвернулась, дух ее захватило голодное восхищение и робкий страх. Впереди — бескрайнее, соприкасающееся с небом вдали, переходящее в него так, что, казалось, будто водная жуть взметнулась над их крохотными головами и собралась поглотить, а с тем спокойное и безмолвное, без движения и жизни, лежало безупречно-черное полотно, ровное и неземное, кое-где порченное прыщами льда, вечное, таинственное, оккультное — реальное и невозможное.

- Если я пойду туда? – задыхаясь, спросила она, опять отвлекая его от своей спины.

- Утонешь, — спокойно улыбнулся он.

- А если захочу пройтись по нему?

- Значит, не утонешь, — пожал плечами мужчина. – Но я бы не советовал.

- Почему? – сузила она губы.

- Только один умел это делать, — пояснил он, распечатывая сигаретную пачку. – И мог научить других. Я опасаюсь подобной конкуренции.

- Ты? – прищурила она хитрые глаза. – Опасаешься?

- Зачем злить сильных мира сего? – резонно возразил мужчина.

Девушка открыла рот, чтобы сказать еще что-то, но в этот момент раздался частый писк. Оба поморщились.

Мужчина достал черную коробочку сотового.

- Алло! – хмуро сказал он, не отвлекаясь от ее спины, как от некоего произведения. – Слышал-слышал… — Он заходил туда-сюда, оставляя аккуратные вафельные следы дорогих туфель на нетронутом людским вниманием снежном полотне, идеальном, если не считать редких пингвиньих дорожек. – Если уверен, делай, что еще я могу сказать. — Глаза по-прежнему смаковали ее.

Она сделал пару шагов вперед. Ее маленькие туфли понемногу уничтожали безупречность. Наклонившись, она оторвала от необъятного пирога большой неровный ломоть, подняла над головой, затем прижала к себе и раздавила. Снег осыпался по ее одежде, он был странный и провоцировал вопросы.

- Снег, — нежно проговорила она и, заметив, как за спиной родилось молчание, спросила: — Почему он теплый?

- Хочешь, чтобы был холодный? – спросили из-за спины.

- Должен быть холодным, — уверенно заявила она, отрывая от совершенства еще кусок.

Неожиданно снег обжег ее, и сделал это так вдруг, что кое-какое время она не верила, что бесхарактерная мякоть принялась терзать ее ладони. Когда осознание происшедшего завладело ею, глаза девушки воспламенились, и кусок рассыпался в шаге от мужчины.

- Прости, — спокойно сказал он. – Именно поэтому он и был тёплым.

Девушка обиженно отвернулась.

- Хочу северного медведя, — выдала она.

Мужчина молчал, флегматично разглядывая ее морщинистыми глазами. И только бесилась пьяная вьюга, и сливался с небесами угрюмый старик-океан. Северного медведя видно не было.

- Мерлин! – зло вскричала она.

Он молчал, хладнокровно куря. Злое лицо повернулось в его сторону, острые брови сложились в боевой рисунок, хищные губы крепко прижались  друг к другу.

Мерлин уже не видел ее, смотря куда-то.

Она невольно проследила за его взглядом. Нарушая покой вод, выпростав из черных объятий могучие лапы, белые с огромными когтями, на сахарный берег, грузно и недовольно рыча, обтекая водой, выползла огромная светлая туша, забавная от уложенной океаном шерсти, а с тем непомерно гневная. Нацелившись мелкими глазами в сторону людей, живая глыба медленно направилась к ним, шумя зубастой пастью и терзая в клочья снежное великолепие.

Девушка попятилась:

- Он не выглядит добрым, — испуганно бросила она через плечо, не в силах оторвать глаз от северного князя.

- Это зверь, — улыбнулся мужчина. – Он и не должен быть добрым.

- Убери его! – быстро и нервно воскликнула она, видя, как чудовище стремительно приближается.

- Точно? – осведомился Мерлин.

- Точно, — тихо утвердила она, чувствуя, как немеют колени.

В тот же миг огромное животное лопнуло, словно воздушный шар. Белая пыль осела, чтобы слиться с пространством, и лишь крупные следы напоминали о том, что здесь совсем недавно был местный хозяин.

- Дай сигарету, — чуть нервно попросила она.

Коричневый столбик вырос из уголка ее рта, бумажный кончик тут же затлел.

Она выплюнула сигарету в снег.

- Не хочу эту, — капризно объявила она. – Дай «Парламент».

Ни один мускул не шевельнулся в лице ее спутника. Он, как и она, стоял без движения. При этом новый столбик пустил корни в ее тонких маленьких губах и затлел.

Девушка затянулась.

Необычная пауза окружения завораживала ее, мрачность сюжета, будто углём, топила топку сердца, тишина и картинность забавляла. Казалось, множество глаз разглядывает картину в музее, а герои ее живут своей ограниченной жизнью в крохотной параллельном мире.

Она улыбнулась своим мыслям. Ей нравилось, что Мерлин не старался быть постоянно на глазах, не утомлял. Он ждал за спиной, давая ей возможность спокойно докурить. Точно так же он давал ей возможность злиться, кричать, упиваться капризом. И все время был хладнокровен, словно слон. Лишь помятое лицо его иногда искажалось улыбкой, но столь мимолетной, что замечалась  она не сразу.

Ей наскучил океан. Он тоже был хладнокровен и не паниковал. Она посмотрела влево, и постепенно повернулась туда телом. На краю зрения туманился табачным дымом Мерлин, зато в самом центре обзора, на идеально гладкой снежной возвышенности, куда пыталась влезть пьяная вьюга, возникли две точки. Одна была крупная, другую было едва видать. По тому, как точки начали надуваться, она поняла, что они двигаются в их сторону. И невольно прищурилась, пытаясь разглядеть.

- Даша! — позвал Мерлин.

Она отвлеклась на край своего глаза. Он тоже смотрел в ту сторону. В отличие от нее он не щурился, не был удивлен. В глазах его словно промелькнуло сожаление.

– Пора идти отсюда.

- Сейчас, — сказала Даша.

Точки разрослись, вскоре проявилась их разноцветность. Затем они еще увеличились и поделились на детали. Она разобрала покрытое коркой льда лицо мужчины, одетого в тулуп, меховую шапку, обвязанную шарфом, второй шарф спасал горло, тяжелые унты сокрушительно ломали снежную девственность, а шлейф дыхания был отрывчат и тяжеловесен. Рядом, пыталась угнаться за ним девочка лет семи, одетая в пару спутнику. Лицо ее так же было напудрено инеем, на ходу она засовывала под шапку, основательную, как рыцарский шлем, упрямые белые косички.

- Даша! — позвал Мерлин.

- Опять они, — сказала она.

- Даша! — повторил он.

Даша не ответила.

Она пыталась вспомнить имя человека с обмороженным лицом. Ее угнетала уверенность, что где-то она его видела. Сердце неровно дребезжало, глаза прыгали с девочки на мужчину, с мужчины на девочку. Она морщила лоб, сигарета забылась в ее пальцах. Ей почудилось, будто обе фигуры показывают что-то руками, еще немного — и бросились в глаза их широко раскрытые рты, напряженные лица… Но она не услышала слов. Хотя – определенно, они что-то кричали.

Продолжения не было, потому что в этот момент ей на плечи легли давящие руки и давящий шепот забрался в маленькое розовое ухо:

- Уходим.

Льдов не стало. Вместо них разверзся город, чужой и многолюдный, с продолговатыми зданиями, инкрустированный множеством реклам, с вечным шумом, спаянным из великого количества звуков.

Их тела полулежали в соломенных креслах, крохотный ресторан был забит народом, все говорили на незнакомом языке, отличались смуглостью,  цветастая одежда их была сродни новой одежде Мерлина и Даши.

2.

Они познакомились так.

В дождливый понедельник, когда пробка сковала дорогу, когда деловая встреча была жирно перечеркнута получасовым опозданием, Мерлин в раздражении покинул салон своего зеркального «Мерседеса». Он зычно хлопнул дверцей и, направившись куда угодно в сторону, решил сегодня не работать. Дорогие туфли его мерно давали пощечины асфальту, тонкая пленка влаги лопалась в мелкие осколки, окропляя сияющую кожу и идеальные стрелки брюк, а Мерлин с наслаждением курил коричневую сигарету. С видом мудреца он поглядывал вокруг, на задохнувшиеся в машинном столпотворении автомобили, на людей, страдающих в душных салонах, на людей, суетящихся на тротуарах, под парусиновым прикрытием разноцветных зонтов.

Впереди во влажной дымке сверкнул металлический до зеркальности лоток с хот-догами. Мерлину захотелось несчастную булку с сосиской. Он отклонился от прямой линии и оказался подле острого металлического бока.

Взгляд его, воссоединившись с сосисками, ненадолго откликнулся на резкое раздражение слева. Глаз метнулся туда так скорострельно, что в сознании закрепился лишь черный тесный кожаный пиджак, поникший полами, да тонкая дрожащая рука, держащая набухшее тело хот-дога, и там же — вяло тлеющую сигарету. Он быстро расплатился и, ожидая, пока густой пар из лотка сменится большим хлебным ломтем, заряженным сосиской, снова лбом уклонился влево, желая увидеть продолжение пиджака и тонкой руки.

В метре от него, словно слившись с разболтавшимся дождем, туманясь паром от раскалённого лотка, зло раздавив в руке только что полноценный продукт, предельно грустная, смотрела в запредельное красивая девушка. Глаза ее были далеки отсюда, коричневые волосы  трепал ветер. Она будто застыла, по смуглому лицу медленно текли слезы, роднясь с природной влагой. Мерлин забыл о еде, черствое сердце жалобно хрюкнуло. Он прилип глазами к плачущей незнакомке, мятое лицо его впервые в жизни разгладилось, чтобы обмякнуть во внутреннем страдании. Он проводил пристальным глазом пару хрустальных слезинок.

Внутренний мир неожиданно отпустил ее, словно она почувствовала взгляд. Серые глаза загнали Мерлина в свое поле зрения. И, большой дядя, он почувствовал, что ему не по себе. Он не дал распространиться новому для себя состоянию, и с видом человека, привыкшего решать все, уверенно шагнул к девушке.

- Что? – по-отечески вопросил он, стоя вплотную к Даше и заглядывая глубоко в ее холодные глаза.

Она молчала, копаясь в его мятой физиономии, затем бег слез резко ускорился, она опустила голову, глаза опять затуманились и, выпадая в другое измерение, она прошептала:

- Меня уволили.

Мерлин был оглушен.

Он сам порой увольнял на дню по несколько человек, и это не доставляло ему удовольствия. Когда приходилось кому-то указывать на дверь, он призывал на помощь все свои внутренние ресурсы.

- Меня уволили, — прошептала она опять, слезы ее были безжалостны. – А мне очень нужны деньги…

Мерлину вдруг стали дороги  эти слезы. Внутри поднялся гнев против тех, кто заставил девушку плакать. Ее красные сейчас глаза, сероватые от рождения, забрались ему под кожу. Даже когда он на секунду смежил веки, они горели рядом с ним.

- Они, — словно не веря, шептала девушка. Овальное лицо с нежными ямками мученически искажалось, как при болях.

Мерлину захотелось защитить ее. Он неожиданно для самого себя заключил тщедушное тело в объятия и аккуратно прижал к своему пахнущему дорогим парфюмом дорогому плащу.

- Они… — слабо повторила девушка. – Я хочу, чтобы они все умерли…

- Они умрут, — уверенно произнес Мерлин, лицо его горело злом.

Так и получилось.

Один умер прямо за столом, свернутый в бараний рог могучим инфарктом, голова его с маскирующейся лысиной звонко стукнулась о стол, превращая в стеклянный порошок интеллигентные очки. Тускнея крохотными глазами на заваленной деловыми бумагами поверхности, он умер тихо, и тело его вмиг опустело. Второй сверзился с лестницы, на которую, торопясь, променял лифт. Вдруг потерял равновесие и скатился вниз, опробовав всю жесткую щербатость ступеней. Подняться он не смог — что-то оборвалось в здоровой умной голове, и жизнь внутри нее потухла.

Мерлин нарушал все законы.

Он не должен был так делать, более того – поступать подобным образом без особых причин не полагалось.

Они были знакомы всего пять минут, а он уже убил и нарушил природную данность, вернее сначала нарушил природную данность, а затем убил.

Но в тот момент он думал по-другому, ему открылось, что это замечательно, когда возможности не ограничены, и мятое лицо его пламенно вспыхнуло. Он осторожно прикрыл девушке глаза, и только ладонь его лишила ее зрения, как мир преобразился. Вместо привычного разверзся город, чужой и многолюдный, с продолговатыми зданиями, инкрустированный множеством реклам, с шумом, который не умирает ни днем, ни ночью, спаянным из великого количества звуков.

Их тела полулежали в соломенных креслах, крохотный ресторан был забит народом, все говорили на незнакомом языке, отличались смуглостью, цветастая одежда их была сродни новой одежде Мерлина и Даши.

Он всегда возвращался в этот ресторан, когда хотел начать их отношения сызнова, когда казалось, что в чем-то они начинают терять взаимопонимание, а до таких вещей он был чуток.

На круглом низком плетеном столике высилось ее любимое вино и  закуски.

- Не очень люблю это место, — напомнила она в очередной раз, проповедуя недопонимание и нетерпимость.

- Ты же понимаешь, почему мы тут, — устало вздохнул Мерлин. – Разве плохо, что я пытаюсь реабилитироваться? – Он схватился за сигареты.

- Я отказываюсь идти с тобой на контакт, — жестко продекламировала она. – До тех пор, пока не буду посвящена в тайну бегущего человека с девочкой. Тоже бегущей…

Мерлин спрятал голову в широкие ладони, ему была нужна темнота, чтобы всё обдумать. Он ждал этого вопроса давно, с тех пор, когда начал являться тот чудак с девочкой. Вначале редко, раз в месяц, затем всё чаще, словно он научился выслеживать их в их странствиях. Теперь он был с ними, куда бы они ни бежали. Самое большее – пять-шесть дней покоя выпадало на их долю. Он был кем угодно, разного телосложения, с разными прическами, в разных одеждах, в разных должностях. Он встречался им в магазинах Лондона, сталкивался с ними в лифте в Берлине, напивался в углу пивнушки в Праге, бросился на Мерлина с ножом в Мадриде, был лыжным инструктором в Швейцарии, где они отдыхали на днях. Он был вездесущ, иногда узнаваем, но часто — нет, иногда с девочкой, иногда без.

Трудно было объяснить Даше, что бегун имеет к ней  отношение, более того он — ее муж, что имеется длительная история эволюции их любви, от студенческой скамьи до дверей церкви, а девочка — их дочь, волшебное семилетнее создание с золотыми волосами. Оба немые, они что-то силились объяснить ей, но она не могла понять их, давно забыв и язык жестов и то, какое отношение они меют к ней. Мрачные лица их вначале пугали ее, затем она привыкла к ним, и в атмосфере запахло если не симпатиями, то душистым сожалением. А позднее она заподозрила тайну.

Мерлин оторвал ладони от головы, рука его подхватила стройное бутылочное тело, и два ненормально высоких фужера наполнились красным соком.

- Выпьем, — миролюбиво пригласил он. – И поговорим. Идет?

- Историю, Мерлин, — сухо поторопила она. – Не заговаривай зубы.

- Как строго, бля! – тихо, но выразительно процедил мужчина.

- Что?!

- В последнее время мы часто ссоримся, — заметил Мерлин, и выпорхнул из рубахи, уронив ее себе на колени. – Жарковато, — негромко ответил он на чуть удивленные взгляды вокруг и с сожалением провел рукой по пивному животу. — Ты как хочешь, а я выпью.

Маленькая чашечка на страшно тонкой и длинной ножке упала на его губы, он молниеносно опустошил емкость.

Ему вдруг вспомнилось, как в первый раз они были здесь.

«Как тебя зовут?» – по-отечески вопросил он тогда.

«Даша», — скромно пролепетала девушка.

«Мерлин Вадимович», — потянуло его в официальность и он почувствовал себя глупо.

Она смутилась и не могла посмотреть ему в глаза.

- Ну и? – насиловала она его волю в настоящем.

Мерлин пил.

Она донимала его. Он либо молчал, не в силах рассказывать, либо отвечал очередным молниеносным залпом, игнорируя ее бешенство, разраставшееся с каждой минутой.

Он не мог объяснить себе, чего не хватало ей, когда все присутствовало и оставалось лишь напрягать фантазию. Он много думал, но не мог осмыслить, что заставляет ее задавать сложные вопросы, да еще ставить их на ребро, ведь от этого отчаянно скрипел карточный домик их отношений.

Домик, где карты накрепко срослись.

- Зря злишься, — заявил он в момент, когда она была готова его ударить. А такое случалось за время их совместного жительства, главным образом из-за упрямства, нападавшего на него в случае попыток постороннего давления.  – Зря, — повторил он и исчез, тем самым остановив ее злую ладошку.

Она оказалась одна, среди прожекторов удивленных взглядов, с полупустой бутылкой вина, с закусками, в незнакомом городе, в малознакомом ресторане, с разноцветными туземцами.

Совершенно одна.

Даша не потеряла спокойствия. Она закурила и спокойно подождала, пока любопытные глаза разлетятся. Потом принялась заканчивать то, что начал Мерлин.

К подобным поворотам она привыкла, ее не смущало, что она понятия не имела где находилась, не знала, на каком языке говорят горластые аборигены, понятия не имела, сколько стоит то, что занимало  столик. Она точно знала причину теперешнего отсутствия Мерлина — нежелание отвечать на вопросы.

В одиночестве она поела и выпила. Настроение ее напоминало стакан воды, жизнь казалась простой и прозрачной. Под столом она дотянулась до гавайской рубашки, которую оставил ее необычный мужчина, за рукав стянула ее со стула на пол и, подтянув к себе, уверенно сунула красивую руку в широкий карман. Там, как и ожидалось, скучал тугой купюрный цилиндр, туго перетянутый резинкой.

Даша поманила пальцем официанта. Трепеща национальными одеждами, тот кинулся к ней. Она расплатилась по непонятному счету, в котором различила только цифры.

Рубашка осталась под столом, девушка и деньги пошли прочь.

На улице накрапывал дождь, людские толпы похудели. Даше пришла в голову мысль, что этот дождь удивительно похож на дождь, во время которого они познакомились, — было так же тепло и даже приятно.

Она сказала в пустоту:

- Ты ничего этим не добьешься.

Дождь усилился, став проливным, и Даша промокла до нитки. Ярость взорвалась в ней осколочной гранатой, и в мир выплеснулось столько ненависти, что внезапно вспыхнуло солнце, и стало даже жарко.

– А этим ты добился конца… — Лицо девушки окрасилось в вызывающе-независимый цвет, мокрая одежда симпатично прильнула к ней, и окружающая природа словно вздохнула, поняв, что натворила, и как трудно будет исправить сделанное.

Даша услышала вздох и злорадно ухмыльнулась в душе. Снаружи же лицо ее казалось стальным и непроницаемым. Она влилась в людской поток, что опять разрастался, пополняясь из разных заведений, куда прохожих раньше загнал дождь.

Шлепанцы ее мерно стирались о тротуар, а мимо плыли фонари и рекламные вывески. Одна заинтересовала девушку так, что она ступила на край проезжей части, дабы не быть унесенной дальше. Среди брызжущего неона, разноцветных взрывов продолговатых гирлянд Даша явственно разобрала, кроме странной непонятной письменной вязи, знакомое из учебника по английскому короткое слово «Hotel». Широко распахнутые стеклянные двери просвечивали зеркальными лифтами, мраморными полами и неутомимыми кондиционерами. Около —  без дела болтался темнокожий швейцар в диковинном красно-золотом одеянии и белых перчатках, в потусторонних залах виднелись одинокие фигуры и лохматые кусты в симпатичных кадках.

Даша бесцеремонно пересекла широкую улицу, создав своей персоной привлекательное препятствие громкоголосой машинной массе, которая повела себя достойно. Вскоре мокрая девушка была глубоко в прохладной зале, постреливая хорошенькими глазами в разные стороны. Регистратура представляла собой высокую коричневого дерева стойку, золотой краской замытую в нечто, с плоским телом телефона на ней, множеством рекламных проспектов вокруг и средних лет женщиной в строгом учительском костюме и с замысловатой прической.

Беспаспортная Даша поделила денежный брусок пополам и, пользуясь отсутствием народа, отдала половину женщине. На ломаном английском пояснила, что ей нужен номер, получила во влажную ладошку маленький ключ с большой медной цифрой и направилась к скучающим лифтам, сопровождаемая хитрым взором женщины.

Комната оказалась на третьем этаже, в конце коридора. Ключ отпер высокую дверь, и Даша оказалась внутри. Телесного цвета стены с ярко-красной меблировкой визгливо не сочетались. В остальном было вполне прилично и чисто.

Ключ щелкнул в замке. Стало уютно. Звенела тишина, несочетание цветов создавало ощущения, что стены кричат в печальном протесте.

Даша прошла вперёд, налево, нашла ванную, посмотрела на себя в зеркало. Скинула влажную ткань, умылась. Надела обнаруженный здесь же  белый махровый халат.

Потом вышла на балкон, куда не попадала природа, покурила, разглядывая незнакомую улицу, макушки людей, крыши автомобилей, марок которых не знала.

«И где же это я?» – подумалось ей.

Она мысленно приказала Мерлину донести до нее необходимую информацию, ожидая, что сейчас вспыхнет какой-нибудь неоновый щит, или какой-нибудь пьяница с улицы подбросит нужное название. Но не молчал только дождь. Гордый Мерлин, похоже, обиделся и исчез, а может, упрямо не слышал где-нибудь рядом.

- Мерлин! — громко попросила она.

Дождь ничего не сказал. Даша метнула окурок вниз и вернулась в комнату. На глаза попался выполненный в виде мотоциклиста телефон без кнопок.

Девушка схватила трубку, которой оказался сам мотоциклист, сейчас же там родился тихий усталый голос:

- Allo…

Даша помолчала в трубку, затем положила ее. Вообще-то, она хотела заказать алкоголь и что-нибудь из еды, но не знала, каким образом донести это до голоса в телефоне.

Ноги ее опять направились в ванную,  в голову пришла мысль о любимом деле, а именно о душе, куда она и забралась. Стоять так можно было вечно, но Даша ограничилась двадцатью минутами и маленькими упаковками с мылом и шампунем. Как только дверца, выпуская парное облако, отъехала в сторону, в сознание ворвался негромкий, но решительный стук. Она торопливо вытерлась, нырнула в халат, нашла тапочки и лишь затем обратилась к двери, за которой кто-то не часто постукивал.

В коридоре оказался высокий смуглый, крашенный в соломенный, работник гостиницы. Он был в униформе, имел имя на пластинке на груди, широко улыбался, в руке, на пяти пальцах, элегантно держал поднос, на котором солидно замерли две черные бутылки шампанского и что-то еще под круглой металлической крышкой.

Абориген что-то коротко сказал, не уменьшая улыбки, и слегка, но решительно посторонив ее, ворвался в номер, прошел в гостиную, где поставил ношу на модерновый многоногий столик из стекла. Потом он на секунду замер возле Даши, просительно заглядывая в глаза. Она ответила ему монетой, из ниоткуда возникшей в кармане халата. Работник гостиницы словно не обрадовался, улыбка его сузилась и держалась на честном слове. Он что-то очень вежливо произнес и направился к двери, которую через секунду бесшумно закрыл за собой.

- Значит, ты здесь? – хищно осклабилась Даша. – Где же?

Ответа не последовало, но он был не нужен. Даша посмотрела по сторонам, заострила внимание на шампанском. Но только тонкие руки схватили тяжелый снаряд, как из-под крышки рядом раздались странные глухие звуки. Испуг овладел девушкой, но ровно на миг. Затем безоблачное нежно-голубое небо ее сознания окрасилось в яркие розовые цвета любопытства. Она медленно, сгруппировавшись, подняла крышку. Посреди горки печального картофеля-фри, рядом с куском мяса, наполовину залитым гранатовым соусом, около пушистого кустика зелени росла голова Мерлина, была заметна даже перхоть. То, что казалось раньше странными звуками, обернулось заразительным смехом.

- Чё ржешь? – деловито поинтересовалась Даша, и злость ее полыхнула свежим пламенем.

- Монетка, — коротко пояснил Мерлин.

- Что с ней?

- Самая мелкая здешняя монета, — заявил Мерлин. – Он решил, что ты жадная.

- Скотина, — Даша ощерилась, словно змея. — Ты подсунул!

Руки ее  ухватили тяжелую крышку и громко, с лязгом накрыли веселящуюся голову. Другая рука поймала имеющуюся тут же ложку и оглушительно стрельнула ею по нервному металлу. Темнота под крышкой озарилась злым воплем.

- Это больно, между прочим! — закричали оттуда.

Даша ударила еще, на этот раз ответом была тишина. Девушка сняла крышку, но там уже не было ничего, кроме еды. Мерлин растворился.

Даша взялась за шампанское. В высокий фужер полилась пенистая жидкость. Девушка любила шампанское. Хитрая сволочь — ее воздыхатель — неспроста прислал его сегодня, в тот момент, когда их отношения  напряглись. Напряжение, накал — присутствовали всегда, шли черной нитью по белой ткани их сожительства, без этого им было бы скучно.

Девушка окатила горло взрывным напитком, металлическая крышка вновь отлетела в сторону, и в пальцах зажелтел продолговатый картофель. Даша с наслаждением хрустнула, взяла еще, и опять приложилась к фужеру. Холодное шампанское уютно теплило.

Даша нашла на красном диване пульт и нажала на самую большую кнопку. Нежным сиянием озарился плоский экран, занимавший угол. Передавали местную музыку, анонсы песен шли вычурной вязью, не содержащей ответы на вопросы, которые подрагивали в голове девушки. Она усилила громкость, сдвинула динамичный столик поближе к дивану и прилегла на холодную кожу.

Не смотря на созданные условия, голова не желала сосредотачиваться на голубом квадрате. Глаза машинально уползли в сторону и вперились в никуда, а мысленный стержень переместился с парящего на сцене музыканта на отношения с Мерлином. Даша не любила думать на подобные темы. Она поддавалась нашептываниям внутреннего дьявола  намекавшего, что лучше пребывать наедине с молчащим телефоном и мириться  с домашним одиночеством.

Зачем думать на такие сложные темы?! Чем больше прямых вопросов, тем меньше правильных ответов, зато псевдологичное прогнозирование плодит ложные направления. Какая-то коллизия из прошлого помещается в призму идеализации, или, напротив, утрируется со знаком минус, потом сопрягается с миллионом мелочей, играющих неприметную, но значительную роль, трактуется в десятках вариаций. Чем больше времени посвящено подобным экзерсисам, тем больше вариантов рождает воспаляющееся сознание. А в итоге – ничего определенного, мыслительное месиво.

Однако в данный момент Даша не могла не думать о Мерлине.

Телевизор вопил, но мозг завывал еще громче. Ширился всеобгладывающий анализ, внутренний мир упорно копался в прошлом, строя радужные картинки на фантазийном табло. Радужность и зародила подозрения в умной Дашиной голове.

Она занялась делом, которое иногда помогало, если мысленные проекции забредали в тупик, а именно – начала загибать пальцы на руках. Левая символизировала положительное, правая должна была ставить зарубки, помечая негативное. Левая рука мигом превратилась в кулак, который разжался, чтобы сомкнуться опять, и так несколько раз. Правая рука осталась в неизменном положении, красивые музыкальные пальцы подрагивали в готовности, но команды мозга, спровоцированного внутренним миром, не следовало.

- Сволочь! – словно рысь сорвалась Даша с места и замерла посередине комнаты. – Читаешь мои мысли, сволочь! Правишь их, бездарность! Прекрати! Ненавижу, когда кто-то читает мои мысли!

- Даже я? – томно вопросил невидимый Мерлин.

- Тем более ты! – в ярости отрезала она.

В ухе ее чмокнуло, будто попавшая туда вода нашла выход, голова полегчала. Неожиданно она поняла, что телевизор орет нестерпимо громко. Девушка дрожащей рукой нажала на кнопку пульта и убила изображение вместе со звуком.

- Вместо того, чтобы ругаться, — заметил Мерлин, — лучше бы поела.

- Поела?! – поочередно в каждую стену посмотрела Даша. – После того, как ты засыпал там все перхотью?

Стены издали протяжный стон. Почудилось всеобщее шевеление. Тень со стен спала, они оказались не телесными, а нежно-розовыми. Несоответствие мебели с писком умерло. Даша  поняла, что  переусердствовала. Но извиняться было не в ее правилах, посему она гордо отвернулась, подняла нос кверху и вернулась к шампанскому.

- Сам довел, — бросила она через плечо.

Комментариев не последовало.

Даша не особо нуждалась в них. Однако чувство вины все-таки присутствовало, иначе как объяснить то, что с кончиной первой бутылки  девушка принялась за вторую, залив пеной столик и ласковый ковер. Вскоре она была ощутима пьяна и сквозь туманность окружения пыталась завести диалог с Мерлином.

Даша выступала с позиции судьи. Мерлин молчал. На самом деле его просто не было рядом.

Мерлин предавался оглушительному отвлечению на другом конце Земного шара.

Он обмяк в своем черном костюме. Пиджак лежал под ним, рубашка пристала к телу, проклиная жару, а ноги, сложенные по-турецки, отринули обувь, что валялась в метре. Рядом изваянием замер седобородый старец в восточном тюрбане, цветастом халате, с вселенской мудростью в глазах, что иронично наблюдал за печальным гостем, который крепко держал в руке продолговатую трубку кальяна. За спиной у них белела высокая стена, а впереди простиралась длинная, узкая ступенчатая дорога,  за которой вдалеке виднелась многолюдная базарная площадь, но шум ее не достигал белой стены. Оба не знали ничего о друг друге, не знали имен, не знали языка общения. Совпав однажды, они совпадали так несчетное количество раз. Человек в костюме всегда был печален, обычно прятал глаза за черными очками, а восточный старец иронично наблюдал за ним, иногда говоря что-то, оба потом долго кивали, а из-под черных стекол изредка выкатывалась прозрачная слеза.

Так прошел день.

Потом другой.

Даша притомилась. Гостиничный номер раздражал ее, она была голодна, а жажду утоляла из-под крана, так как в холодильнике закончилась и минеральная вода, и пиво. В очередной раз прогнав обслуживание в номерах, мысленно попытавшись связаться с Мерлином, она в ярости расколотила стеклянный многоногий столик, и, собрав нехитрый скарб, которым владела, покинула номер. Спустилась вниз на лифте, отдала часть денег все той же женщине с замысловатой прической и вышла на улицу.

Первым делом она купила сигарет, зло ткнув пальцем в нужную пачку. Потом стройные ноги ее, которыми интересовались почти все встречающиеся туземцы, нашли окрученное паутиной неона полупустое кафе.

Там небольшие, но очень симпатичные глаза вперились в голубое дно овальной тарелки, а тонкий аккуратный рот принялся за энергетическое топливо. Она долго и тщательно набивала живот, позволив себе  расслабиться.

Даша пыталась сохранять спокойствие, и, надо сказать, у нее неплохо получалось, хотя никогда еще Мерлин не бросал ее так надолго. Девушку поддерживало присутствие денег и самоуверенность.

Она насытилась, покурила, в который раз проверила свою финансовую мощь и осталась довольна.

Понемногу она начинала жалеть, что была язвительна с беднягой Мерлином. Тем не менее гипертрофированная гордость продолжала успокаивать и даже настаивать на удержании избранной линии, а именно – обиды на Мерлина за его секреты, тем более (она чувствовал это) связанные с нею.

Над ухом раздалось странное мычание.

Морщась от неадекватности, Даша, охваченная испугом и заинтригованная, повернула голову. Перед ней стоял официант в обычной официантской одежде, с обычными в подобных случаях блокнотом и ручкой. Только лицо его было сильно обморожено, а там, где не обморожено,  обветрено. Черные волосы обрамляли до боли знакомое широкое лицо, с курносым носом, что-то немо говорящим ртом. Он скорее мычал, а не говорил. За его спиной, за столиком сидела девочка, тоже с неестественно красным лицом, что-то шепчущая себе под нос и одновременно что-то жующая. Она мало чем отличалась от аборигенов, даже цветом кожи, но следы недавнего мороза пятнами лежали на ее лице.

Машинально Даша потрогала собственные щеки, с ними все было в порядке. Она не знала, что делать, и удивленно, а с тем пристально рассматривала симпатичное лицо немого мужчины, виданного ранее в других ролях.

- Чего вы хотите? – прервала она его нескончаемое мычание.

Мужчина замолк, понимая, что не может донести до нее свои мысли. Постоял, беспомощно оглянулся на девочку, утонувшую в тарелке, затем опять глянул в лицо Даши. И вдруг протянул ей руку. Странно, но испуг прошел. Даша наполнилась уверенностью, что немой не причинит ей вреда. Девушка легко отдала немому руку, оторвалась от сиденья и двинулась за ним.

За спиной ее громко застучали детские ботинки.

3.

Мерлин, пригибаясь, вылез из машины.

Кругом мелкой крошкой лежало битое стекло. Оно лежало на кожаных сиденьях, на огромном теле телохранителя Мерлина, который прикрыл своим телом босса, за что был взрыхлен автоматными очередями. Оно застряло в волосах основной мишени, торчало из его рук и ног, заставляя их кровоточить, лежало на асфальте, хрустело под подошвами. Водитель тоже был мертв, большая грудь не вздымалась, он завалился на рулевое колесо, а пистолет его, дымясь, лежал рядом на сиденье, по соседству с каплями крови.

Мерлин поспешно распахнул переднюю дверцу, сцапал пистолет и почувствовал себя увереннее. Мощный поток адреналина, вброшенный в мозг, мешал ему применить свою силу, оглушая и делая беспомощным. Единственное, на что наш герой оказался способен, когда потоки пуль заструились в салон бронированного «Мерседеса», это направить обе машины недоброжелателей аккурат в два столетних тополя, что мирно умирали по краям дороги, а ныне были охвачены грудой металла.

Выставив перед собой оружие, Мерлин пошел в сторону тополей. Черное дуло гуляло туда-сюда, описывая круги вокруг обоих автомобилей. Там и там он нашел только трупы.

- Это хорошо, — успокоился Мерлин.

Он сунул пистолет за ремень, прикрыв сверху пиджачной полой. Носок дорогой туфли осторожно коснулся остывающего ствола импортного автомата, окруженного подозрительно ровным кругом стреляных гильз.

Все произошло далеко от города. Мерлин ехал в свой загородный дом, намереваясь предаться самоотверженному пьянству. Сегодня был вторник, работу он отменил аж до следующей недели, сославшись на болезнь. На самом же деле он не мог работать, потому что голова была занята совершенно другим.

Мерлин скучал.

Такого не случалось давно, и он злился, нервничал, впадал в  неадекватность. В офисе досталось всем, на улице едва не пострадали прохожие, в машине чуть было не произошло увольнение водителя и охраны. Но как только за окном замелькали деревья и поля, Мерлина обуяло сосредоточение. Он увлекся природой. И увяз в ней. Свита с облегчением вздохнула.

Через час Мерлин стоял на дороге один.

Потом он двинулся вперед. За спиной, наполненные телами, скорбно уменьшались автомобили. Он же в упоении шел и шел, руки решительно пластали воздух, ноги сами выбирали путь.

Вскоре Мерлин был по колено в траве. Присев, Мерлин расслабил руки, ноги, тело, попытался расслабить голову. Попытался не думать, но не сумел.

Через какое-то время Мерлин почувствовал приток сил, которые и делали его тем, кем он был. Минут десять он не двигался, не менял позы.

И вот задышалось легко, уверенность наполнила Мерлина до краев. Он молодцевато расправил плечи и встал. Как обычно, схватился за сигарету, закурил. По лицу пробежала тень, он напрягся, чело обратилось к небу, на нем прописалось волнение.

Словно вслушиваясь, словно глядя куда-то, куда мог смотреть только он, с неуверенной мимикой, Мерлин сделал резкий шаг вперед. Тут же неба не стало, яркие природные краски смыло в никуда, на смену им пришли коричневые тона мебели и белый фон стен, сверху свесилась размашистая люстра, а в предельной близости оказались три человека. Даша, наблюдающая за игрой девочки, которая крутила волчок, девочка, крутящая волчок, и немой, что-то усердно пишущий за столом, и поглядывающий на них обеих.

Невидимый Мерлин не стал разоблачаться. Осторожно прокрался за спину немого и через плечо заглянул в писанину, прочитав содержимое,  улыбнулся, затем воззрился на Дашу. Лицо ее, ничего не отображая, периодически ломалось в летучую гримасу нежности; она по-прежнему наблюдала за девочкой. А та по-прежнему играла с волчком. Немой перестал писать и зашевелился. Руки его подхватили заветный листок, стул выпрыгнул из-под задницы. Через мгновение лист был бы у Даши, если бы в дело не вмешался Мерлин.

Он возник перед противником и ловко вырвал из его красных обмороженных рук тетрадную страницу. Пользуясь замешательством, отступил назад, но видя активизацию врага, схватился за пистолет. Лишь только сильные руки конкурента схватили его за плечи, мужчина сунул оружие в солнечное сплетение того и нажал на курок. Выстрел был оглушителен и сопровождался неправдоподобными выбросами едкого газа. Густой и серый, он повалил из всех щелей оружия, наполнив комнату.

Немого отшвырнуло назад. Пролетев комнату поперек, он грузно вонзился в стену, сметая картину, затем рухнул на пол, и перестал подавать признаки жизни. Девочка с воплями забросила волчок и сквозь дымную завесу бросилась к отцу.

- Убийца! – только и смогла выговорить Даша.

- Не нужно театра, — поморщился Мерлин. – Это естественный отбор: выживает сильнейший, и сильнейший владеет самкой.

- Самкой?! – взвилась Даша.

- Если говорить о животных, да, — молвил мужчина, поигрывая пистолетом. – Если допустить, что человек – социальное животное, тогда опять же – да!

- Да чтобы я! – резанула девушка. – Да к тебе… теперь… после того…  ты же убил его!..

- Не ори, — опять поморщился Мерлин и направил пистолет на Дашу. – Пока…

Даша в ужасе прикрыла рот. Ей стало страшно, она поняла, что преувеличивала свое влияние на этого странного человека. Она замерла, замолчала и пристально посмотрела в холодное отверстие, за которым холодно моргал серый глаз ее сожителя.

Глаз одного цвета с ее глазом.

Пистолет выстрелил. Опять оглушительно громко, разбросав облака едкого газа, от которого сквозь слезы закашляла девочка и… о, чудо! задергался в рвотных спазмах немой.

Даша с восторгом обнаружила, что с ней все в порядке.

Ее сжимал в руках Мерлин:

- Дурочка, — нежно шепнул он ей в ухо. – Как ты могла подумать?

- Могла, — тихо выдавила кроткая Даша.

Через секунду гнев вернулся к ней. Она оттолкнула теплое мужское тело в глянцевом пиджаке, что послушно оттолкнулось и отошло в сторону окна, где коротким ударом уложило немого обратно на пол и увлеклось сигаретой.

- Расскажи! — крикнула ему в спину Даша.

Без всякой просьбы рот ее ощутил присутствие сигареты. Она хотела курить, но выплюнула самозванку, нарушив прилизанную прическу ковра.

- Что? – театрально громко крикнул в окно Мерлин.

- Правду.

- Правду, — похоже, передразнил ее он. — Тебе плохо со мной?

- С чего ты взял? – поморщилась Даша, не любившая подобных вопросов, и знавшая, как любит ее воздыхатель заглядывать в чужие головы.

- С того, что у тебя ненормальна тяга к этому немому, — опять громко заявил Мерлин. – Чего ты докопалась до него? Глянь, он обалдел от  избытка внимания!

Немой пытался откашляться, девочка беспомощно сидела рядом.

- Это я обалдела от избытка его внимания, — нервно выдала Даша. – Поэтому хочу знать… Это ты сделал их немыми? – высказала она неожиданную догадку.

- За кого ты меня принимаешь? – Мерлин недобро ухмыльнулся.

- Тогда что ему нужно?

- Тебе плохо со мной?

- Нормально, — суховато бросила сучка.

- Ба… — протянул Мерлин и встал к ней затылком, уйдя в уединение с улицей и сигаретой.

- Извини, — сдалась Даша. – Мне хорошо с тобой.

- Тогда зачем тебе правда? – развел руками Мерлин, стоя к ней затылком.

- Чтобы между нами не было недоговоренностей, – остро ткнула она.

Мерлина пробрал мороз. Ответить было нечем.

- Ну и? – болезненно ткнула Даша ему в спину.

- Ненормальный какой-то, — хладнокровно отозвался он. – Кто ж его знает, почему он тебя в покое оставить не хочет. Может, влюбился,  может, ты когда чего потеряла, а он нашел и хочет сообщить, но не способен в принятых человечеством формах.  — Мерлин хохотнул. – Сама-то как думаешь?

- Чтобы не думать, я хочу знать, — твердо сказала Даша.

- Глупая, — прошептал Мерлин, а громко сказал: – Скажу, если  объяснишь, зачем тебе знать?

- Чтобы больше не задавать вопросов.

- Всегда найдутся новые вопросы. Значит, простое любопытство?

- Не простое… Я… Ответь!

- У меня есть только один ответ, — с улыбкой заявил Мерлин. – Наверное, это пришелец из твоей прошлой жизни. — Пришелец попытался со спины обхватить его шею, но противник своевременным ударом головы, откинувшейся назад, вернул его на пол.

- Хорошо, — процедила Даша, лицо ее стало металлическим.

- Ты готова спорить со мной вечно, — улыбнулся Мерлин в окно. – Женское любопытство — самое страшное, потому что  принципиальное.

- Дело не в принципе, — не согласилась Даша.

- Оно нам нужно? – вопросил Мерлин, оказавшись к ней лицом. Лик его был нежен, он проникновенно светился глазами, мятые черты страдальчески замерли. – Давай исчезнем отсюда. Задай мне эти вопросы завтра, и я отвечу. Я соскучился по тебе, не хочу вступать сейчас в длинные дискуссии, а эта дискуссия — самая длинная из возможных. Один ответ породит вагон новых вопросов. Основанное на импульсах действие, уложившееся в две секунды, перевернуло мою жизнь. И твою… И я обязательно расскажу об этом. Ты должна знать. Но сегодня… Уйдем, я покажу тебе то, чего ты не видела даже по телевизору…

Даша вспомнила о немых. Посмотрела в их сторону.

Завтра было не так уж далеко, а их она не знала. Она тоже соскучилась по Мерлину, ей осточертел этот город, ее пугали пятна обморожения немого, ее волновала и не волновала странная девочка.

Даша увидела протянутую руку Мерлина. Она была очень бледной,  длинные пальцы казались холодными.

Даша отвернулась от девочки, пальцами разговаривавшей с распростертым отцом, и ухватилась за сильные пальцы своего мужчины.

Их качнуло, пол исчез из-под ног. Некоторое время казалось, будто они висят в воздухе.

Потом водная материя поглотила их. В ушах зашумело. В полной тьме Даша осталась наедине с рукой, державшей ее. Дашей овладела паника,  почудилось: стоит упустить эту ладонь, и морок будет бесконечным. Она зависнет в пространстве, странном промежуточном мире. Уже бывало, что Мерлин терял ее, она оказывалась одна в незнакомом городе. Возможно, Мерлин так шутил. А возможно…

К руке прибавилась часть тела, проявились ноги, скорость появления возрастала. Становилось все светлее. Вскоре предметы расслоились.

Головы их торчали из странной золотой жидкости. Сплошная, округлая, деревянная стена уходила высоко вверх, по боку туда же струилась узкая винтовая лестница. Вообще-то, тут должно было быть темно, но жидкость светилась, а откуда-то сверху бил узкий столп света. Жидкость была холодной, однако Даша не почувствовала дискомфорта. Жидкость пузырилась и словно постреливала.

Рядом бултыхался Мерлин. Он был голым, прозрачная субстанция забавно деформировала и без того неидеальное тело. Даша тоже была голой. Жидкость и неверный свет помогали воображению. Даша не возмутилась наглости спутника. Ей стало весело, она засмеялась, глядя, как над поверхностью торчат лишь глаза мужчины.

Смех девушки возбудил мужчину. Сильная рука мелькнула перед красивым лицом, и Даша погрузилась в жидкость. Рот ее закрыться не успел, и она набрала жидкость, которая оказалась шампанским. Это поразило Дашу, она удивленно проглотила все, что набрала.

Недавнее недовольство Мерлином подхлестнуло ее, и, целясь наугад, она глубоко оцарапала ему руку:

- Щиплет, — пожаловался он.

- Так тебе и надо, — ответила Даша, отплывая подальше.

Озорство вскружило хорошенькую голову. Она принялась бить руками по шампанскому, чувствуя, как на губах ее взрываются многочисленные пузырьки и как, словно из другого мира, до ее дурного сознания пытается докричаться Мерлин. Шума было много, и обмяк он лишь тогда, когда Даша почувствовала, что ничего не видит.

Узкий столп света неожиданно ожил, начав двигаться, и ныне сосредоточился на ней, массируя своей светлой конечностью ее влажную макушку.

- Вообще-то, это охраняемые винные запасы, дорогая моя, — услышала она Мерлина. – И кричать здесь не рекомендуется. Местный персонал сам раньше любил всласть поплавать в игристых винах, почувствовать себя кем-то вроде полубога. Однако после того как здесь утонул местный сторожил и была загублена пятисотлитровая емкость первоклассного пива, законы усложнились, ныне каждый сторож получает огромную премию, если выловит пловца. А ты шумишь…

- Утонул? – испугалась Даша.

- Напился и утонул, — пояснил Мерлин. – Прекрасная смерть.

- Утонуть в шампанском? – Даша пыталась уклониться от бьющего сверху луча, но тот преследовал ее. – Ты с ума сошел…

- В пиве… А что — лучше сгореть от рака? Или чтобы сбила машина? Или сгореть спящим? Или пасть от руки наркомана? Может, отравиться? Или повеситься? Или простудиться и больше не встать с постели? По мне, так лучше в шампанском…

- Лучше жить, — заметила Даша.

Иноземные вопли достигли их ушей. Неслись они сверху, были полны торжества и громкости. Луч света радостно плясал на поверхности, отыскивая мечущуюся пловчиху, чье белое тело мелькало в золотой агрессии вина, что шумело, шипело и плевалось.

- Кто-то уже предвкушает премию, — из угла услышала Даша голос Мерлина. – Да не мотайся ты! Прижмись к стенке бочки и не шевелись. Он не увидит.

Даша послушалась и  вжалась в холодное дерево. Проворная ладошка ее нашла винт, торчащий из стены, она уцепилась за него, и белое тело забавно попыталось слиться с потемневшим от времени материалом.

- Холодно, — пожаловалась она за себе за спину.

- Вино испортится, — понял ее намек Мерлин, бултыхаясь с противоположной стороны.

- И что?

- Прости, я не вандал.

В этот момент всей своей сложной конструкцией затряслась лестница. Шум от нее исходил противный, казалось, не пройдет и секунды, как лестница обрушится, хороня под собой глупые голые тела. Однако все ограничилось шумом. Зато зловредный луч начал приближаться и расти, становясь шире и ярче. Даше стало страшно. Мерлин молчал, Даше показалось, будто она одна. Радостный гомон в совокупности с острым светом приближались, лестница тряслась все сильнее, и девушке захотелось завизжать, раскрыться во всю возможность собственного голоса, закричать так, чтобы шум от ужаса убрался, чтобы счастливый говор не приближался, а удалялся.

- Что делать? – шепнула она туда, где недавно был Мерлин, но шум сверху и шипение игристого вина перекрыли вопрос. – Делать что?! – взвизгнула она. Паника и шампанское пьянили ее.

- Тихо, — шикнул Мерлин. – Ныряй и плыви вниз.

- А что там? – судорожно цепляясь за винт, выдохнула Даша.

Мерлин молчал.

Даша посмотрела вверх и увидела силуэт, вооруженный лучом света и громким голосом. Фигура передвигалась быстро, словно, обезьяна. За ней  появилась вторая при том же вооружении. Девушке показалось, что они сейчас в стремлении схватить и задержать яблоками свалятся ей на голову.

В панике Даша отпустила спасительный винт. Её потянуло вниз. Бездействие тяжелым камнем ухватилось за ноги, и спустя мгновение Даша  была глубоко. Положение осложнилось тем, что девушка забыла, в какую сторону надо двигаться, где дно бочки, а где два жаждущих премии, сторожа. Вокруг виделись лишь темные стены, и жидкость, полная смутных  теней, это лихорадило и усложняло выбор. Тем не менее выбирать надо было.  Даша ринулась наугад. Передвижение оказалось длительным. Тело девушки затряслось в конвульсиях и спазмах. Но вот над головой стремительно посветлело, пожелтело…

Дашу выбросило на поверхность.

Ей понадобилась минута, чтобы осознать, где находится. Это время девушка провела в пространственном замешательстве, тупо глядя в большую прозрачную стену перед собой, конец или начало которой виделся в высоте. Она завертелась и обнаружила, что за спиной —  та же прозрачная стена, за которой проступало цветное движение.

Сверху что-то загромыхало. Даша испуганно нырнула и вынырнула, с удивлением обнаружив, что под водой громыхание напоминает человеческий смех. Она задрала голову и увидела нечто большое и красное, окутанное щетиной, которая обложила стеклянную стену, пенясь и завиваясь не меньше, чем пенные облака, лежащие на поверхности вокруг Даши.

«Пиво, — осенило девушку, – кружка».

Страх перед щетиной обуял ее. Слабость, появившаяся в теле, позволила опять уйти на дно, туда, где жидкость начала густеть и темнеть до тех пор, пока вокруг не сгрудился мрак, непроглядный и загадочный. Девушка отчаянно стремилась вниз, реактивно извиваясь красивым телом, хаотично думая о  том, что будет, если не успеешь или поплывешь не туда. Она успела, страшные мысли не смогли воплотиться. Белое тело ласточкой взлетело над водой и, туда вернувшись, подняло шрапнель брызг.

Вокруг обнаружилось много народу.

Это, видимо, была самая большая бочка, наполненная странной жидкостью кофейного цвета с медицинским запахом. В бочке оказалось просторно, повсюду плавали матрасы, плоты и тела. С одного края чьи-то золотые руки построили обширный настил, на нем сидели несколько десятков людей. Болтая ногами, они пили и общались. С этого же настила ныряли.

Уставшая Даша поплыла к настилу, не рискуя попробовать забраться на плот, в силу подозрения относительно его принадлежности. На настил ей помогли забраться два молодца арийской внешности. Оказавшись на настиле, Даша обнаружила на себе пространные куски ярко-красной ткани.

- Дорогой мой, — обратилась она в пустоту. – Я не старая дева.

Ответом ей был вздох.

Оба молодца через тройной тулуп улетели в жидкость, а Даша осталась в тканом минимуме золотистого цвета, что пришелся в тон к ее волосам. Глаза сфокусировались на безмятежном Мерлине, что обнаружился прямо за тем местом, где красовались молодцы, сидел в шезлонге и, будучи в темных очках, пил пиво. На нем не было ничего, кроме красных трусов.

- Как сплавала? – нагло вопросил он, прикладываясь к бутылке.

Даша неторопливо и молча выжала волосы. Затем обратила голову себе за спину, словно наблюдая за плавающими молодцами, потом победоносно вперила хитрые глаза в пивной живот своего мужчины и ответила:

- Едва надумала возвращаться. — Во рту ее образовалась сигарета, то Мерлин, не смотря на запреты, шалил в ее мыслях. —  А что это за пляж? Лонг Бич?

- Это бочка для персонала и здесь дешевое пойло, — заметил Мерлин. – Производится самогонным методом. Вторпродукт. Слив осадка. А местные, видишь, резвятся при молчаливом согласии начальства. Эта бодяга все равно не идет в продажу, потому ее не жалко. Зато здесь весело… и многолюдно…

- А людей жалко?

- Там есть спасатель, — махнул рукой Мерлин в сторону голов в воде. – Один из твоих белобрысых  помощников.

- Я не думала, что такое вообще бывает, — покачала Даша головой, устраиваясь в шезлонге, на котором только что сидел Мерлин. Она упала прямо на него, он исчез, галантно уступив место и воцарившись у нее за спиной — в очках, с пивом и сигаретой.

- В разных уголках мира спрятаны интересные события…

- Если честно, мне надоело тут, — наморщила лоб девушка. – Единственное, почему я еще здесь, симпатия к моему купальнику.

Свет померк.

Виден остался только купальник, но через мгновение его золотистое воспоминание дрогнуло и погасло.

Даше заложило уши. Некоторое время она висела в неизвестном пространстве, ее окружали картины, приколоченные к воздуху и напомнившие о пребывании Алисы в Стране чудес.

4.

Присмотревшись, Даша поняла, что это не картины, а фрагменты из жизни ее самой. Вот она в черном строгом платье на выпуском вечере в университете, вот она смеется чему-то, а вокруг — уже позабытые молодые люди, судя по лицам – студенты. Там она держит на руках крохотную собачку, самой Даше не более пятнадцати. Затем картины растворились в очередной темноте. Даша отнеслась к этому спокойно, темноты в  отношениях с Мерлином хватало.

Будто прочитав ее мысли, чернь рассосалась, сменившись фоном из двух бревенчатых бараков, бревна которых были узки и голы. За ним высились редкие пальмы, огород без растительности простирался длинной лентой куда-то туда, куда не доставал даже пристальный глаз Даши.

Было очень жарко. Солнце, багровое и злое, с ненавистью выбелило округу. Песок был бледен, белое было небо, маняще вдалеке грезился тропический лес, точками в выси зависали редкие птицы.

Мерлин опять пропал, но Даша не обеспокоилось, подозревая, что ее ревнивая вторая половина наверняка оставила где-нибудь один свой глаз, дабы он зорко блюл ее передвижения.

Она пошла к огороду, где краем глаза заметила движение. Ноги бесшумно ступали по похожей на лаваш земле. Даша с наслаждением закурила, услышав лишь скрежет кремня о колесико в этой бескрайней, тягучей картинной тишине. Движение во взрыхленной земле повторилось. Даша, поднявшись на цыпочки, подобралась к краю сельскохозяйственной полосы.

Мальчик, угольно непроглядно-черный, сливался с землей. Даше понадобилось несколько секунд, чтобы различить тощее тело на выжженном черноземе. Лишь редкие движения разоблачили негритенка, который так же любопытствовал женщиной с совершенно белой кожей и серебряными волосами. Женщина курила белую сигарету, была одета в бледный охотничий костюм и обута в бледные сапоги. Все это  удивляло маленького аборигена, он всматривался в белое нечто вопросительным взором и украдкой перебирался поближе. И вдруг понял, что его видят. Прижался к земле и залепетал что-то на своем, поднимая и роняя на землю чумазую физиономию. Похоже, он принял Дашу за божество, и, не ведая, чего ждать от нее, решил на всякий случай задобрить.

«Я же появилась из ниоткуда, —  поняла девушка. – Бедный мальчонка, наверное, видел это… белая женщина, в белом…»

- Даже здесь пред тобой преклоняются, — услышала она со спины и, обернувшись, обнаружила Мерлина, небритого, в светлом охотничьем костюме, черных сапогах, черных очках и песочном кепи. – А ведь ты тут не более пяти минут. Как у тебя получается?

- Так, — ответила Даша и отвернулась, дабы скрыть польщенную улыбку. – Смотри, какой у тебя конкурент. – Она показала на аборигена, который принялся молиться еще яростнее. – Что за первобытность?

- Африка, — пожал плечами Мерлин. – На самом деле тут все неплохо развито, просто это сельский район, деревня, а тут – белая дама, явившаяся с неба. Мальчик испугался.

- Зачем мы здесь? – вопросила Даша, узрев причину дискомфорта в низко висящем песочном солнце, чье пристальное внимание было более чем агрессивно.

- Пощекотать нервы, — ответил Мерлин и зашагал прочь от огорода, приглашая девушку следовать за ним.

- Будем охотиться на львов? – предположила Даша. – Или на носорогов?

- Нет, — бросил через плечо Мерлин. – Такую скукотищу тебе устроит любое турагентство. Я припас кое-что посильнее, поостросюжетнее.

- Интриган, — метнула она ему в спину словесный дротик. – Колись!

- На краю деревни капают большой котлован, — пояснил мужчина. – Очень большой, хотят пустить воду, рыбу, посадить пальмы, построить отель, огородить пляж, разжечь, короче, цивилизацию. Кстати, российский проект. Но пока это только котлован. Там работают работяги, которым нужно кормить многочисленные семьи, что едва ли возможно, если учесть их заработную плату. — Он остановился. – Ребятки затеяли игру, которой здесь увлекаются все. Типа боев без правил, подпольных турниров. Котлован роют долго, много экскаваторов  сломалось, починилось и опять было брошено сюда же. Никто не замечает технической текучки, ее нельзя предотвратить. Не редки и травматические ситуации, бывают даже смерти…

-  Что-то уж очень длинно, — догнала его Даша, и они пошли рядом. – Нельзя ли покороче? — Она пыталась ногой разбудить пыль, однако поверхность была недвижима, словно мертва. – Что тут? Гонки на экскаваторах по котловану?

- На экскаваторах особо не погоняешь, — улыбнулся Мерлин. – Хотя с другой стороны – это идея. Нет, тут все гораздо проще. — Он облизал губы, не пряча улыбки, отчего Даше захотелось узнать все побыстрее. В этот момент затренькал сотовый ее мужчины. – Алло? – раздраженно нашел он крошечную коробочку в одном из многочисленных карманов.

Солнце висело в том же месте, где и полчаса назад. Куда-то делся огород, исчезли бревенчатые бараки, кругом был только лаваш, и, подтверждая движение, лишь изредка кое-где являлясь на общем фоне пальма. На горизонте грезились рядки низеньких домов,  сельскохозяйственные полосы дотягивали до них свои зауженные чресла.

- И где же деревня? – подумала Даша вслух.

- Знаки? Мои знаки… — говорил Мерлин в трубку, со лба его сорвалась большая соляная капля пота. – И автомобиль мой. И трупы мои. То есть не мои, но эти люди были моей охраной. А те машины, что дальше, на деревьях, как раз те, кто пытался убить меня… — Ему приходилось и слушать. – Поймите… Да, не сообщил… Был в шоковом состоянии… И сейчас тоже! В Москве? Через пару дней… Петровка? Зайцев? Ладно… Буду… — На лице его появилось усталое выражение. – Не пугайте, Зайцев. Нет нужды, я не мальчик. — Он отключил собеседника от Африки и задумался.

- Что случилось? – Даша забыла о странных играх рабочих, роющих котлован, ее пугало, что обычно невозмутимый Мерлин весьма неспокоен.

- Забыл, — с деланной меланхолией откликнулся он. – Улещивая вашу персону, забыл сообщить в милицию, что в меня стреляли.

- В тебя стреляли, дорогой? – приосанилась Даша. – Где? Кто?

- Люди, — объяснил Мерлин. – Они убили двух моих охранников и шофера. И погибли сами. Врезались в деревья на полном ходу. — Он вооружился сигаретой. – Я был поглощен мыслями о тебе и забыл сделать паршивый звонок, который вмиг решил бы все основные проблемы. — Он  вынул телефон, затем убрал его. – Теперь в Москве меня ждет очень много вопросов. В общей сложности девять мертвецов и следователь Зайцев. Чудно.

- А виновата, конечно, я, — насупилась девушка, тем не менее довольная в том смысле, что если есть черный юмор, значит, должно быть черное удовлетворение. – Как всегда?

- Виноват я, — отмахнулся от ее провокации мужчина. – Только я. Первопричина всего — все равно я. Даже если в итоге все воплотилось в большое увлечение тобой…

- Увлечение? – вскинула бровь девушка.

Ее воздыхатель искоса заглянул ей под ресницы:

- Я не скажу тебе того, что ты хочешь, — осклабился он. – Такого рода информация требует дозировки, иначе ее надоедает слышать из одних уст.

- Едва ли это слишком частая информация, — усомнилась Даша.

- Ровно столько, сколько нужно, — ухмыльнулся Мерлин. – Надеюсь, ты не будешь спорить с тем, что в силу небеспристрастности ты не можешь определить масштаб логической системы, воплощенной в определенные кодовые слова и выражения, а именно — каково безопасное количество слов на  определенную единицу времени, которая не будет оказывать на твою личность деградационного воздействия?

- Ага! – нахмурилась Даша. – А ты, значит, личность беспристрастная?

- Пристрастная лишь в выборе кодовых слов и выражений, — прикинул, куда она клонит, хитрец-Мерлин. – После формирования которых моя пристрастность сходит на нет и далее замещается твоей пристрастностью, которая действует как во время приема информации, так и двумя часами позже. А если слишком часто произносить кодовые слова или кодовых слов слишком много, происходит перенасыщение мозговых клеток в результате химической реакции, под которой мы подразумеваем пристрастность, что в свою очередь приводит к мутации данной субстанции в силу ее обогащенной концентрации в отрицательную энергию.

- Думаю, не так, — перебила его Даша. – Мысль твоя понятна, однако более правдоподобно звучало бы — не «отрицательная энергия», а защитная функция мозга от особо назойливых и многословных, к которым, смею тебя уверить, ты не относишься.

Конец фразы был произнесен таким тоном и после него воцарилась такая пауза, что Мерлин уловил — от него ждут продолжения. Он тут же переменил тему:

- По-моему, — вспомнил он, – мы беседовали о местных игрищах.

- А, по-моему, — отрезала Даша, – мы говорили о кодовых словах.

- Ты страшно подавляющее существо, — вздохнул Мерлин. – Тебе словно нравятся наши ссоры, чем острее диалог, тем большее удовольствие ты получаешь. Тебе нравятся громкие победы — когда я долго и яростно сопротивляюсь, затем позорно замолкаю и капитулирую. Тогда ты счастлива! – Он всплеснул руками. – Тогда ты всеми порами своего крахмального тела чувствуешь силу собственного женского оружия. Взаимный яд – твой любимый коктейль. Странное самоистязание. Обрати внимание, наша беседа началась с того, что меня… меня чуть не убили… Но! К счастью… — Он выдержал паузу. – Мы уже пришли, и у нас нет времени, чтобы продолжать диалог. Чему я, прошу занести в протокол, несказанно рад!

- Это не последний незаконченный наш диалог, — напомнила девушка.

Тьму народа Даша заметила издалека. Сперва она воплотилась темным пятном на мучном фоне местного ландшафта, затем прорезались  очертания — оказалось, это не одно живое пятно, а несколько,  сливающихся и расщепляющихся. Затем стало заметно, что это множества людей, преимущественно чернокожих, подоткнутых с одной стороны горсткой занесенных пылью автомобилей, с другой —  тентами, олицетворяющими местную торговлю.

При ближайшем рассмотрении Даша обнаружила, что в толпе нет женщин, толпа возбуждена и искрит электричеством. Незнакомая речь была оформлена в вибрирующий гвалт, перемешанный с шумом двигателей, предающим происходящему марсианский оттенок — и звуки, и обозримое отчетливо попахивали неземным.

Девушка завертела головой, замечая, как заволновались аборигены при виде ее.

Публика пестрела разнообразием. Рабочие, одетые в грязные робы, с пыльными лицами, улыбающиеся взаимным темам. Имелись что-то горячо обсуждающие представительные чернокожие мужчины, спрятанные от другой реальности в костюмы, подобные тому, что морщинился на Мерлине. Почти все что-то пили. Золотилось пиво, чернела кока-кола. Нечто прозрачное, как водка, покидало высокие пластмассовые стаканы и исчезало во внутренних мирах людей, и только это, казалось, не вписывалось в инопланетную картину, где даже Мерлин и Даша выглядели галактическими гостями.

- Дорогой, — нахмурилась Даша. – Я не вижу женщин.

- И что? – вертя любопытной головой, переспросил ее мужчина.

- Если нет женщин, — поделилась мыслями его женщина, – значит, это развлечение не для женщин, а значит, возникает вопрос: что тут делаю я? Боже, они смотрят на меня, как на пришельца!

- Дорогая моя, не живи догмами, — поморщился Мерлин. – Я приготовил для тебя острое блюдо. Ты не замечала, что у мужчин очень хорошо получается играть в женские игры, а у женщин — в мужские? Злое адреналиновое шоу,  только и нужное такой саблезубой хищнице, как ты.  А женщины… Подожди минут десять, и заметишь в толпе и иностранцев,  и наших земляков, само собой, с подружками. Каждая, мотай на ус, отличительна особым антрацитовым блеском в глазах, дотоле чуждым их привлекательным персонам. В чем причина? – Он скосил глаза на Дашу, что прилежно слушала, не прекращая хмуриться. – В эксклюзивном мужском варварском развлечении, на которое им посчастливилось попасть.

- А где котлован? – перебила его Даша, так что Мерлин задохнулся своими словоизвержениями. Он проследил за ее пристальным взглядом и заметил то, о чем только что говорил: явно не местная, бледная, как кость, брюнетка, с волнистыми волосами и в охотничьем костюме, восторженно вертела маленькой головой по сторонам, крепко держа под руку седого спутника, судя по надменному виду, англичанина.

- За массовкой, — расслаблено с победоносным выражением лица отозвался Мерлин. – Шоу начнется через пять-десять минут.

Они влились в общность.

Со всех сторон скалились, улыбались, что-то говорили, просто щурились от бледного света разнообразные, а с тем, в силу скоротечности их передвижения, одинаковые лица, остававшиеся в памяти как один образ.

Электричество в воздухе нарастало, чутким носом Даша уловила его дрожащее присутствие.

«Если дать сейчас этим людям оружие, — подумала Даша, – и кинуть в их сознание полчаса эмоционального направленного словесного концентрата, оно перестанет быть просто дрожащим, а проявится во всей своей красе, туманя мозг и заставляя тела совершать нечто им, может быть, и не присущее. — Даша улавливала странную систему, упорядоченность якобы хаоса человеческого столпотворения. – Оно, наверное, даже проявится, перестав быть невидимым. И на что же оно, интересно, похоже?»

- Вспомни драконов, — помог ей Мерлин. – Такими, какими их изображают китайцы-японцы. Длинных, тощих, злых и красивых. Часто красного цвета. Сейчас тут летает маленький дракончик. Но он может вырасти, потому что его голодная усатая морда надежно прикреплена к множеству шнуроподобных рецепторов, берущих начало в людских головах. И чем больше там острых мыслей, тем больше становится дракон. В том и система, когда множество людей желают и предвкушают, и даже озадачены одним и тем же… — Заметив взгляд Даши, он осекся.

- Кажется, я запретила тебе путешествовать по моей голове? – надменно осведомилась Даша.

- Кажется… — передразнил ее Мерлин, пряча лицо.

- Ты можешь искупить вину, — выдержав коварную паузу, заявила девушка.

- Да ну?

- Для тебя это не трудно, — интриговала Даша. – Во всяком случае, мне так кажется.

- Что я должен сделать?

- Покажи мне дракона.

Мерлин нахмурился.

- В чем-то сложность?

- Понимаешь, — Мерлин подерижировал рукой, пытаясь подобрать слова. – То, что касается людей, их мировосприятия… тут негласно существует закон не менять оного, не воздействовать на него, строго указывается, что созданные для человека розовые очки должны оставаться там, куда их приспособили, на носу. На самом деле у любых как личностных понятий-явлений, так и общественных есть вторая сторона, свое, что ли, лицо, которое мы не видим, а лишь чувствуем, или видим, но лишь последствия их присутствия. На самом деле наше эмоциональное, подсознательное не бестелесно. Оно живо не сугубо в наших головах, оно имеет форму, и это очень хрупкая нежная сфера человеческой психики. Ювелирная работа, сотни тысяч паутинок, которые дрожат и рвутся от мало-мальского дуновения жизни. Очень опасно показывать это людям, потому что формы, в которые все это воплощено, различны. Порой ужасны! Для человека такие знания были бы разрушительны в плане его самого, то есть его психики. Существует возможность нарушений негласных законов, такое допустимо лишь при наличии веской причины. Если кто-то действует без причины, делается три предупреждения, — Мерлин помахал тремя пальцами. – Затем — негласный трибунал и приговор.

- Что за приговор? – глаза Даши были широко раскрыты.

Она крепко держала Мерлина за локоть, опасаясь, что иностранные течения незаметно для него поглотят и уволокут ее в сторонний водоворот, откуда выбраться будет не просто. Их бледные тела ловко лавировали по внутреннему Гольфстриму, близясь к котловану.

- Бывает по-разному, — пожал плечами Мерлин. – Если честно, я знаю это по слухам. Говорят, можешь отделаться новым рождением где-нибудь в другом конце Земного шара, можешь стать обычным человеком, можешь быть надолго заточен, возможно — навсегда, но есть шанс, что тебя  оправдают. Никто не знает точно, пока не столкнется. Потому и особенно страшно. Как в религии — элемент неизвестности в наказании гораздо страшнее самого наказания.

- Сколько у тебя предупреждений?

- Два, — помедлив, отозвался Мерлин. – Черный кот, черный пес, осталась птица… тоже черная.

- М-м-м… — Даша заинтересованно облизнулась. – А подробнее?

- Я не должен рассказывать, — вздохнуло помятое лицо, целясь куда-то в толпу. – Ты не должна знать вообще ничего из того, что я открыл тебе. Во всяком случае, не таким путем. Естественно – да, а так вот — нет. Мое первое нарушение, что я открылся тебе. Открыл иную неупорядоченную реальность, ты узнала, что мир — не строгая неизменяемая система, а нечто, что поддается правке. При том моя правка ничтожна по сравнению с тем, что знают и умеют некоторые.

- Ты не самый сильный?

- Я сильный, — признался Мерлин. – Но не самый. Есть гораздо сильнее меня, их правка глобальна. Они могут изменить мир мыслью, эмоцией. Их психика —  огромная часть сущего.

- Гитлер? – подумав, предположила Даша.

- Гитлер, — хмыкнул Мерлин. – Гитлер – всего лишь человеческий отпрыск. Эти люди никогда не сделали бы того, что сделал он.

- Они не знают агрессии?

- Они знают агрессию, но они мудры, — убежденно пояснил мужчина. – Они осознают свою ответственность, она настолько обширна и ценна, что на фоне ее мирские чаянья любых масштабов кажутся незначительными, смешными, презренными. Они делают свое большое дело, при условии, что большинство их даже не передвигается — дабы уменьшить вероятность катаклизмов. Разбросанные по миру, они обитают в своих кельях, не выезжая, но будучи одновременно во многих местах. Правда, обычно это не города, хотя так тоже бывает, обычно это пустыни, горы, места, где нет возможности встретить людей.

- Монашеские кельи?

- Не обязательно.

- Интересно, — Даша сделал паузу. – А почему без людей?

- Им не интересен наш мир. Он оказывает на них негативное воздействие. Хотя есть и живущие среди нас. Милая домохозяйка или хмурый почтальон… Их наличие тут необходимо, они бесценны. Без их присутствия нарушится гармония, баланс, они должны жить обязательно то количество времени, которое им выделено. Кое-кто из них даже забывает о миссии, перестраиваясь полностью на человеческий лад, но таких немного и их не нужно путать с гормоналами.

- С кем? – Даша навострила ушки.

- Гормоналы, — повторил Мерлин. – Их наличие так же бесценно, они так же необходимые винтики сущего, без них нарушится внутренняя система. Мир может раскроиться, разойтись по швам из-за смерти гормонала. Обычно он не знает о такой своей сущности, обычно он простой человек.  Сам он может быть непотребной личностью, даже бомжом, пьяницей. Но убей его — и случится второй потоп.

- Как все сложно, — вздохнула девушка.

- Это не самое сложное, — вздохнул мужчина.

- М-м-м, — смешалась Даша. — А второе предупреждение?

-  О втором тебе знать не следует, — Мерлин с сожалением вспомнил две смерти, ознаменовавшие их встречу. – К тебе это отношения не имеет, — он игнорировал ее просящий взгляд, — это бизнес. Третьего еще не было; дракон, конечно, не столь большое нарушение… Малое формирует большое, нарушения складываются по накопительной системе.

Даша призадумалась:

– Мы скоро будем жить обычно?

- Нет, — внимательно глянул ей в глаза ее мужчина. – Всё это пустяки, то, чем мы занимаемся. Но то, что связано с самими людьми, настоятельно рекомендуется не демонстрировать. Но если ты хочешь…

- Не хочу, — отрезала Даша. – Не хочу, если это может причинить тебе вред.

- Не может, — улыбнулся Мерлин. – Я могу показать тебе еще тысячу таких драконов, просто целью экскурса было привить тебе разумность в использовании огромной энергии, которая попала в твои маленькие шаловливые ручонки. Ты должна соблюдать нормы, дозы. Понимаешь?

- Понимаю, — сделала Даша умное лицо. – Может, мне не следует на все это смотреть?

- Почему? – теперь удивился Мерлин.

- Ты испугал меня, — объяснила Даша. – Эти формы… как ты сказал? Ужасны!

- Дракончик даже мил, — осклабился мужчина, – когда к нему привыкнешь.

- А ты видишь это постоянно? –  догадалась Даша.

Мерлин кивнул, и высоко задрал голову, приглашая Дашин подбородок следовать за ним. В предвкушении ее голова откинулась назад. Они замерли посреди человеческой массы, два странных белых человека, пялящихся на идеально чистое небо, где в правом верхнем углу болезненным желтком зависло солнце.

Неожиданно девушка увидела трубки. Множество разноцветных трубок, толстенными жилами тянущиеся со стороны ее хрупкой макушки в сторону желтка. Затем реальность моргнула, и жилы исчезли. Остался кроваво-красный тонкий шланг с прозрачными прожилками, простирающийся  высоко в небо, он заканчивался возле продолговатой злой морды красного дракона.

Существо было продолговатым, обладало изящным сильным хвостом, с чем-то вроде шерсти по всему периметру, но на вид было маслянисто и больше напоминало бороду. Ту, что со всех сторон, гигантских размеров, слагалась из многочисленных жил, идущих от многочисленных людских макушек вверх — к хищной пасти, вооруженной странными шевелящимися точно живыми зубами. Шланги усыпали ту часть морды чудовища, где у людей произрастает дополнительная растительность. Она была густа и мнилась тяжелой, такой, что едва ли под силу столь тощему, хотя и длинному дракону. Глаз существа не показывало, если Даша пыталась приглядываться, ей виделись щели в той области, где природа рисует глаза. Что-то наподобие бровей кустилось до выпуклого затылка, на котором располагались два уродливых уха, напоминающие антенны. Далее — хищный изгиб шеи с острым волосатым кадыком, шланги и тут занимали небольшой периметр. Дракон обладал мощными перепончатыми крыльями, большими, но явно недостаточными для несения подобного создания с такой легкостью, с какой оно парило. Приглядевшись, Даша заметила еще несколько пар крыльев поменьше, вплоть до самых крохотных, которые  диковинными алыми кустами произрастали из красного тела дракона, состоявшего лишь из кровавой плоти и тяжелых плит мускулов. От этого чудовище выглядело в некоторой степени голым, его движения были нервны, а красный цвет придавал образу галлюциногенный оттенок. Более светлые крылья, что поменьше, невинно-розовые, но с когтями, и вовсе заставили девушку улыбнуться. Она поняла, чем мил ее дракончик.

- Что это за шланг? – морщась, спросила Даша, пытаясь изловить эластичную жилу, что тянулась вверх из области ее затылка.

- Твой связник с твоей собственной эмоцией, — ответил мужчина. – Такой дракон есть у каждого, только он безнадежно мал, и редко вырастает больше собаки. Но когда ты находишься в обществе, твой личный дракон становится общественным. Общий дракон, который питается отрицательной энергией всех.

- Бородатый дракончик, — засмеялась Даша и вдруг сделала стремительное наблюдение. – Он растет!

- И может достичь гигантских размеров, — согласился Мерлин. – А чем больше он, тем агрессивней. Сейчас он дитя, потому боится проявлять агрессию, однако дай пищу злости всей этой массе, и малыш вырастет очень быстро.

- И?

- От драки, — присвистнул Мерлин, — и до революции.

- Он растет, — прицелилась Даша пальцем в существо. – Это опасно!

- Думаю, он достигнет полного роста во время действа. Но этого будет  недостаточно, хотя общественные драконы непредсказуемы. От них основные беды. Бывает, сидит уродец на небесах, внизу идет футбольный матч, эмоции, нервы, адреналин, все мешается, кипит, чадит, он потихонечку растет, но вроде бы он еще мал, чтобы быть смелым, чтобы чувствовать свою силу, сидит себе смирно. И вдруг! Как с цепи сорвался. Драка с ужасающими последствиями. Но я был тут уже раз десять, обычно все заканчивается благополучно. — Мерлин улыбнулся, крепче прижимая к себе Дашу. – Если что, с тобой я. Я видел драконов таких размеров, что этот по сравнению с ними, как муха.

- Не хвастайся, — уколола его девушка. – Покажи еще что-нибудь…

- И что же? – нахмурился Мерлин.

- Покажи страх.

- Покажу, когда будем лицезреть варварское, а с тем цивилизованное мероприятие, — отговорился он. – Там будет интереснее, там он будет большой и его можно будет увидеть. Хотя общественная паранойя должна быть не мала и сейчас.

- Тогда, — Даша на секунду выпала в иную реальность, — тогда что-нибудь из сексуальной сферы. Это должно быть очень симпатично.

- Напротив. Это самые уродливые образы.

- Удивительно. И тем не менее…

- Их так много, что я не знаю с чего начать.

- К примеру, желание.

- Желание, — Мерлин воззрился в небо.

Даша последовала за ним, отмечая, как подле нее к красному шлангу прибавился белый прозрачный, по которому вязкими сгустками уходила в высь непонятная субстанция, прямиком из головы девушки — в сторону странного, похожего на улитку с огромным ртом организма фиолетового цвета, с розовыми прожилками, где поглощалась в нижней части тела. Большой рот становился то очень маленьким, то виртуально-огромным, флегматично вибрируя подобиями губ и выбрасывая в атмосферу сизые облачка.

- Растет, — шепнул в ухо Даши Мерлин. – Это улитка.

- Желание? – с сомнением переспросила Даша.

- Оно, — утвердил Мерлин. – Эта жидкость наполняет улитку, она становится все больше, может раздуться до гигантских размеров, потерять форму и стать круглой. Я видел такие улитки, — Мерлина передернуло. – Посмотри! – Возле котлована в  небе парила огромная черная туча с ярко-ядовитыми прожилками  – бедный старый одичавший негр. И чем больше она, тем агрессивнее. Вначале миролюбивая, постепенно, с размерами, она приобретает негативное наполнение в виде человеческих эмоциональных проявлений. А где эмоции, там руки… Скажу тебе, что твоя тоже достаточно велика…

- Секс уменьшает ее? – предположила Даша.

- Уменьшает, — кивнул ее спутник. – Притом, если это хороший секс, она становится совсем крохотной, такой, что ее почти невидно. Однако вновь быстро растет.

- Чему тогда ты удивляешься?

- Я это учту.

- А она может лопнуть?

- Может, и тогда человек сойдет с ума.

- Я так и знала.

- Но для этого ей нужно стать слишком большой.

- Размером с планету?

- Или около того. Существует такая вещь, как вселенская вместимость. Вселенная в правильном понимании — и есть одна большая максимальная цифра, в которую нам требуется уложиться. Наш мир, каким  бы большим он ни казался, все равно имеет определенный размер, и если все сущее брать как определенную единицу размера, когда-нибудь наступит момент, что новых единиц уже не может прибавиться, так как вселенская вместимость исчерпала себя, и чтобы что-то появилось, необходимо уничтожить старые единицы. Срубить дерево или разрушить дом, или убить человека, или хотя бы собаку, или…

- А в чем суть?

- В том, что одно человеческое сексуальное желание может в итоге занимать столько места в этой самой вместимости, сколько занимает целая Земля. Понимаешь? А сколько в мире людей?

- И тогда она обречена лопнуть? Рано или поздно?

- Верно.

- А в мире не случится коллапс оттого, что она лопнет?

- Только в мире эмоций. Самый большой взрыв человеческого желания произошел в шестидесятые годы в Америке. И началась сексуальная революция…  и наркотический бум…

- Получается, моральное благополучие общества напрямую зависит от удовлетворенности каждого отдельного индивида? – хохотнув, сострила Даша.

- Примерно так.

- А общественная улитка?

- Бывает, но редко, и уж точно не здесь. Обычно она либо одна, либо не менее часто – на двоих. Я видел общественную лишь однажды. У нее появляется много ртов, много этих сизых отрыжек, и растет она с пугающей скоростью.

- А еще что-нибудь?

- …

- К примеру, сексуальность. Мою?

- Это не так красиво, как тебе грезится, — осклабился Мерлин. – Но в твоем случае даже полезно посмотреть. Для профилактики тщеславия.

- Не умничай! И не томи! — с готовностью уставилась в небо Даша.

Ничего нового сразу она не заметила. Играл с солнцем заметно подросший дракончик, его крылья уже создавали колебания, а бородатая морда становилась все менее милой. Улитка курилась колечками, понемногу она набирала объем и выглядела почти отвратительно, заставляя Дашу нервничать.

Затем прибавился еще один оранжевый шланг, а подле улитки проявилась госпожа Сексуальность, огромный оранжево-багровый шар в крупных кривых шипах, растущих точно сквозь него, на концах которых имелись отверстия, клочковатые сизые струйки покидали организм, иссякая совсем ненадолго.

- Посмотри, какая большая, – с затаенной гордостью сказал Мерлин. – Она у тебя всегда была такой. Увеличилась ненамного… Мы называем ее подводной миной.

- Что значит — всегда? – почувствовала подоплеку чуткая Даша.

- Мы договорились продолжить диалог завтра, — напомнил Мерлин. – Завтра и продолжим.

- Что это за сизый дым? – не стала спорить девушка.

- Сексуальность, как и твое желание, – гремучие энергии, — пояснил мужчина. – Чтобы выдерживать их, обрабатывать, контролировать, разряжать этим малюткам требуется много усилий. Какое-то там внутреннее сгорание…

- Я поняла, почему это скрывают от нас…

- И почему?

- Лучше не знать, чтобы была возможность себя идеализировать, — объяснила Даша. – Чтобы верить, что мы созданы по подобию бога. С этой мыслью легче жить, чем осознавать себя куклой. После такого начинаешь скептически относиться ко многим вещам. А в моем возрасте коренное переоформление ценностей чревато моральным дисбалансом. Оказывается, человек мало в чем самостоятелен. Все опосредованно. Все зависит отчего-то извне…

- Не совсем так. Это то, что является формой твоих эмоций, переживаний, чувств, производится все это тобой самой, однако данными органами аккумулируется. Человек — маленький реактор. Любая эмоция свела бы тебя с ума, могла бы и убить, если бы не было этих милых штучек. Да, жизнь такого существа, как человек, не далась легко. У него больше всего подобных несчастных форм. Чтобы жить в мире, быть адекватным ему, защищенным, очищаться, функционировать требуется не так мало, как мы думаем. Нас с трудом приживили к этой среде. В совокупности дико сложный гениальный механизм выживания. Лиши живой мир части чего-то, и миром станет править микромир. Он убьет все, настолько он агрессивен.

- И ты видишь все это постоянно? – повторила вопрос Даша, глядя на Мерлина совсем другими глазами.

- Да, — коротко признался он.

- Страшно…

- Привычно, — пожал он плечами. – Я не пытаюсь понять эмоции через эмоции. Так любят делать женщины, и ты сейчас делаешь то же. И часть мужчин, из-за которых не рекомендуется показывать эмоциональный мир, а предписывается прятать его. Розовые очки… Для параноиков.

- Значит, я параноик.

- И я в какой-то степени. Но ты — в большей.

- Кто бы сомневался!

- Покажи я тебе сейчас весь невидимый мир в полном объеме, и вряд ли ты когда-нибудь оправишься от этой травмы. Вокруг нас, в нас, везде кишит жизнь. И она настолько отлична от нашей, настолько причудлива в формах и преимущественно враждебна, что после увиденного тебя одолеет страх. Паранойя. А меня возжаждет увидеть негласный  трибунал.

- Трибунал тебя ждет завтра, — кольнула Даша и отвернулась.

- Завтра будет завтра, — парировал Мерлин и тоже посмотрел в другую сторону.

- А любовь? – вспомнила девушка. – Ты можешь показать любовь? Она тоже, наверное, имеет форму?

- Она неинтересна на вид. Размером с теннисный мяч, будто металлическая, только переливается разными цветами, чем чище и нежнее цвет, тем сильнее чувство. Ее сопровождают два эллипса, она похожа на маленький Сатурн, с двумя дисками, еще и пересекшимися. Она — сосредоточение самой большой энергии, это самое мощное, что существует, она не связана с тобой никаким образом, она самостоятельна и живет своей жизнью, летает в радиусе километра от тебя и копит твою позитивную и часть сексуальной энергии. Такой вот получается забористый коктейль.

- А увидеть?

- В другой раз, — завертел головой Мерлин. – По-моему, действо сейчас начнется. Могу сказать, что мой Сатурн нежно-розовый, с алыми языками и небесными крапинками, а твой гораздо бледнее, с сизыми языками, с черной сыпью, но зато с золотыми кругами. Это означает большое уважение…

- Не правда, — вспыхнула Даша. – Я тоже люблю тебя.

- Любишь, — согласился Мерлин. – Особенная злая Дашина любовь.

Тем временем человеческий водоворот усилил активность. Локти в комбинации с плечами превратились в глухую надвигающуюся стену, глаза полыхали адреналином. Пришлось медленно и дыша в затылок аккуратно передислоцироваться в сторону котлована. Шумы моторов усилились, теперь это был яростный злобный механический рев. Он близился и становилось немного не по себе

А в небе рос дракон.

Земля содрогалась под ногами. Даша крепче прижалась к Мерлину.

Понемногу движение начало замедляться, народ прибывал, подбородок упирался в паз затылка впереди идущего, а носки ног самостоятельно подбрасывали своих хозяев. Как ни странно, заметно выросло в размерах желание.

Кроме неба, девушка видела лишь черные курчавые головы и болезненных тканей спины, десяток локтей упирались ей под ребра с разных сторон, и понемногу раздражение в ней начало вытеснять первоначальный интерес.

Однако в этот момент большой группы людей перед ней не стало, раздался скрежет ломающегося сухаря, и спины с иноземным уханьем, означающим испуг, устремились куда-то вниз, поднимая облака пыльных джиннов. Даша охнула, вонзая в ладонь спутника ухоженные бритвы ногтей. Взгляд ее скатился к ногам, что, длинные и хрупкие, погруженные в охотничьи сапоги, стояли подле самой трещины, за которой случился обвал, и человек пятьдесят оказались в самом котловане. Тем не менее они быстро оправились, создав цепочку по самому его краю, где преимущественно попадали задом в песок, устраиваясь поудобнее и неотрывно глядя в самую низину.

Там поблескивали на солнце два яично-желтых новеньких экскаватора. Ковши были задраны высоко вверх, широкие гусеницы проложили основательные борозды. Агрегаты напоминали динозавров, готовящихся к схватке. Возле каждого нервно суетились человеческие фигурки, на одном была надпись синим, на другом красным.

Рев машины издавали дьявольский.

- Нам повезло, — констатировала Даша, уже успокоившись, довольная видом, собой и Мерлином.

- Повезло? – ухмыльнулся тот. – Везение – понятие относительное.

- Хвастун, — кольнула она иронично. – Лучше расскажи, как оно выглядит.

- Что?

- Везение.

- Нет такого понятия в природе. Это человеческие выдумки.

- А раздражение?

- Гусеница, — чуть подумал Мерлин. – Большая мохнатая гусеница с отвратительной мордой, которую даже я стараюсь не замечать. Она растет в длину, к ней прибавляются слизкие шарики ее тела, и она становится все длиннее. Как бусинки на четках, чем больше ты злишься, тем больше их на нитке. А потом, когда она чувствует, что выросла, тогда неожиданно и зло наносит свой жалящий удар, и почти никогда не причинит боли  непосредственному создателю. Бьет обычно тех, кто рядом… друзей, любимых, родственников.

- И большая она может быть?

- Тянется километрами, — печально поведал Мерлин.

- И моя?

- Нет, твоя недавно уже кусалась, — успокоил мужчина. – После укуса она становится несчастно маленькой. Буквально три-четыре звена. Но гусеница любит копить отрицательную энергию, чтобы хватило на два, а то и на три укуса. Тогда могут пострадать несколько человек. — Он опять вздохнул. – Она быстро растет…

- Знаешь, что привлекло меня в тебе больше всего? –  прервала его Даша.

- Что? – Мерлин хитро прищурился.

- Глаза. Я посмотрела в них и увидела весь мир. У тебя глаза человека, видевшего в жизни очень много, так много, что дух мой захватило. Я и испугалась, и восхитилась. Ты был такой же, как все, среднего роста, в меру симпатичный, но глаза были, как цветные картинки.  Мне стало страшно оттого, что в твоей средних размеров голове много всего. «Как он с этим живет?» — подумала я.

- Я думал в тот момент о том, как много всего я видел, и что мне даже не с кем об этом поговорить, — сказал Мерлин. – Хорошо, что я узнал тебя. Без тебя, при всех моих возможностях, мне было бы пресно жить. Ты моя и отрада, и погибель.

Разноцветные человечки хлопнули дверцами кабин экскаваторов, но никто этого не услышал в общей какофонии звука. Взгляд мужчины уплыл вниз, фиксируя медленное расползание агрегатов в разные стороны, после которой должно было осуществиться их разрушительное соединение. Женщина же долго не могла отнять глаз от профиля мужчины, со странным интересом ощупывая подбородок, щетину, нос.

5.

В квартире были распахнуты все окна, и проказник-сквозняк открывал и закрывал многочисленные двери, хлопал рамами, надувал шторы. Даша в божественном одиночестве, нагая, вооружив пальцы тонкой сигаретой, лежала на пространном матрасе кровати, сотворив под собой живописный хаос из шелка простыней. В голове ее плескались цинизм и жестокость. Она очень несложно мыслила на темы недавних перемен, и правильные эмоции ее мгновенно перерождались в живучий эгоцентризм.

Ночь застала их в гостинице города, где даже ночью было, как днем. На одном этаже с ними, как доброжелательно поведал консьерж, проживал мистер Си, известный музыкант и исполнитель, чью толпу поклонников сегодня, вздохнул старичок, пришлось разгонять при помощи полиции. Даша в немой отрешенности будто и не слышала этого, зачарованно курила, следя за кольцами, которые иногда по инициативе ее спутника спекались в сердечки. В номер она не пошла, сказала, что прогуляется до бара и купит чего-нибудь. Мерлин очень долго и вдумчиво всматривался в ее непроницаемое загорелое лицо, улыбнулся странной улыбкой и, резко развернувшись, пропал.

Разговор состоялся, весьма краткий, но членораздельный. Мерлин выложил правду о былом и собственном вероломстве, отчетливо понимая, что в столь противное человеческое естество, каким является его спутница, лучше не вливать подобных горючих эссенций, так как последнее моментально становится ее оружием.  Против него.

В голове и наяву.

Замечательные Дашины ноги очаровательно погребли в сторону гостиничного бара. Скучающие и оживленные взгляды, точно мухи, собирались на ее сладкую персону. В воздухе плавало мужское желание и скрытая надежда на то, что провидение найдет нити, которыми возможно будет затянуть морской узел на шее этой обожженной солнцем дамы. Выглядела Даша прекрасно, Африка пошла ей на пользу, в ней опять проснулась женская чувствительность к имеющимся в атмосфере томным ингредиентам.

В баре кутил мистер Си, красивый, как звезда, и безобразно пьяный. Он что-то горланил на неизвестном нашей героине языке, ни на секунду не прекращая пить.

Даша заняла наблюдательную позицию за одним из столиков, заказала вино, закурила и подумала: «Наверное, забавно быть подружкой музыканта».

Через десять минут она уже была ею, щерясь в сволочной улыбке и тонко рассеивая вокруг радиоактивные флюиды. Все свершилось в минуту, и Мерлин вдруг исчез из ее мыслей, и вспомнила она о нем на следующий день, когда удивилась, что он не пришел хотя бы выяснить отношения.

Даша легко приняла другой дом, общество другого мужчины.

От него она научилась беглому английскому, узнала кокаин, стала вдохновением гениальных песен, на себе испытала, что значит «испорченный славой», и перешла с половины пачки сигарет в день на целую пачку.

Все это произошло не потому, что Мерлин в итоге рассказал ей ту самую историю, хотя она о ней больше даже не спрашивала. Он рассказал сам.

Страшная женская мысль о бегстве пришла ей в голову год назад, но неординарность Мерлина долгое время была способна душить ее. Вероломная мысль то отступала, усмиряя свою навязчивость, то набирала обороты. Но родившись, маленькая тварь не исчезает, она может уменьшаться, может расти, но в конце-концов ее токсины возымеют действие, когда-нибудь она одолеет того, кто ею задался. Правда Мерлина была всего лишь поводом… И хотя Даша убеждала себя в обратном, Мерлин точно знал это, изложив былое в паре десятков слов.

Неординарности, если ее много, тоже угрожает бледно-сизый цвет совместного быта, когда последний не озарен элементами бытового мистицизма, а Мерлин превратил их совместную жизнь в сплошную мистику. Этого очень хотела она, и он хотел доставить ей радость. В итоге отнял у эволюции их «вместе» стержень, секундные кабалистические вспышки, что, чередуясь с единообразием и ежедневием (эмоциональными киллерами), дарят влюбленным уверенность, что их единение сакрально, в нем имеется таинственный судьбоносный смысл.

- Мило, — навеялась мысль в Дашину голову примерно через месяц. – Наверное, очень мило быть любовью боксера.

Мистер Си к тому времени утомил Дашу пьянством и ревностью. Такая мысль наведалась к ней на одном из приемов, где фотографы взяли в плотное кольцо мускулистую фигуру нового чемпиона. Закончилось все разбитой головой мистера Си. Даша оскорблено покинула место побоища, а смущенный боксер, пряча за спину окровавленную руку, догнал ее и вызвался проводить.

Еще около недели Даша видела лишь мужские сообщества, самое большое в своей жизни количество мускулов. Нежное ухо ее морщилось от ударов, которые выбивали песок из каменных груш, а спелый рот тщился скрыть зевоту, что вызывали у нее подобные мероприятия.

У боксера она переняла пронизывающий взгляд, научилась по-женски катать желваки, как все, жевать жвачку и вернулась к  половине пачки сигарет в день, введя в расписание утреннюю скакалку.

- Однако, — решила вдруг она, увидев тонкое жестокое лицо со шрамом, которое имело отдаленное отношение к ее боксеру и к его победе. – Однако мило быть пассией гангстера…

И, понаблюдав за прыгающей в ниточке губ сигарой, Даша изобразила ледяное равнодушие и даже толику презрения. Это сработало почти мгновенно. Вскоре боксер и его внушительные желваки остались за ее испещренной магическими линиями спиной.

Гангстер показал Даше, как стрелять, запретил надевать юбки длиннее, чем до колена, тогда она узнала, что такое не спать по ночам, но зато проводить в дрёме дни, сигареты перестали быть ей нужны, так как он и она прочли в какой-то газете, что от них желтеет кожа.

«Как это — быть вдохновением поэта?» – думалось ей еще через месяц.

Тогда они возвращались с культурного вечера, где ее криминальный приятель забирал долг у того самого меланхоличного юноши, который умел в окружающую действительность вонзать острые рифмы. Даша разыскала его на следующий день. Вместе они срочно поменяли его место жительства, опасаясь несомненной мести лица со шрамом. А потом жизнь превратилась в быт, который живописно выглядел лишь в тетради, куда поэт вносил замысловатые закорючки. От талантливого юноши Даша вкусила красивых слов, почувствовала себя любимой, научилась довольствоваться малым, несколько раз даже была почти счастлива. Хватило ее на полгода.

Так же, как и Мерлин, и прочие, поэт ей смертельно наскучил.

Еще одной причиной столь разительный смен декораций скорее всего явилось отсутствие подобного в прошлой жизни нашей героини. Точнее, в свое время по определенным причинам она не успела опробовать свою женскую силу, чем и наслаждалась теперь. Ей неведом был простой секрет: она может сделать своим кого и что угодно, без особых усилий — талант, не столь уж редкий в женском мире.

Как раз в шаге от «неизвестного дальше» Дашу навестил немой. Перед этой встречей были еще две. В них девушка, к сожалению, не участвовала, но они касались Даши. Действующими лицами этих встреч были немой, его маленькая девочка и Мерлин.

Первая встреча произошла на самом длинном в мире мосту, под которым разинула огромную пасть голодная пропасть. В пространном жерле ее, на самом дне, замерла, точно нарисованная,  вяло-синяя река. Даже не река, а нечто напоминающее обильный плевок. Лето испепеляющим зноем выжимало соки из картинки действительности, живые души, потея, казалось, жалели, что они живые.

Мужчину с усталым лицом и девочку с лицом юным, но не по годам мудрым, на том самом перешейке между одним куском мира и другим догнал зеркальный «Мерседес». Оттуда прыжком выбрался самый лютый недруг странной парочки и стремительно приблизился.

- Привет, — сказал он.

Лицо его было бесстрастно, глаза прятались за черные очки.

- Привет, — исподлобья вглядываясь в помятое лицо Мерлина сухо ответил немой, и первый раз в жизни не удивился.

Мерлин постарел: не был брит, кожа желтела. Он был не в себе, но улыбался дружелюбно.

С минуту они смотрели глаза в глаза.

- Я… — Мерлин потерялся. – Короче, радуйся, ушла она от меня.

- Куда? – Немой не изменился в лице, а девочка будто и вовсе потеряла интерес, сосредоточив внимание на тихом безумии, творящемся за перилами моста.

- Не знаю, — пожал плечами недруг. – И знать не хочу. Я чувствовал это, но не верил. — Мерлин полез за сигаретой. – Она привыкла, что все делается, как хочет она, и теперь пытается вынести этот алгоритм за пределы наших отношений. Самоуверенно, но глупо, потому что само собой разумеется в человеческом представлении, но не далее него…

- Я отомщу тебе за это, — мягко пообещал немой тоном, будто выражал благодарность. – Не прощу тебе этого, сука!

- Зря, — Мерлин опешил. – Я пришел к тебе с подарком.

- Я догадался. — Немой сплюнул . – Тычешь в лицо своим подарком. Да только что мне толку от того, без чего я привык обходиться и обхожусь тридцать лет?

- Ты еще оценишь, — мрачно заметил Мерлин, руки его тряслись.

- Нет, — покачал головой немой, черты лица его вздрагивали. – Не утешай себя этим. Ты отнял у меня гораздо большее, нежели дал. Ты отнял судьбу. Она была предопределена мне, родилась, чтобы стать моею, а тут явился ты со своей силой и вероломно, силой этой, отнял ее у меня. Мою драгоценность. Ты читал «Хоббита»?

- Я пробудил ее арфу, — напомнил Мерлин, покрываясь красными пятнами. — Разве ты не был счастлив за нее? Она была инвалидом, немой. Если ты называешь объединивший вас дефект судьбой, тогда это судьба. Открою тебе крохотную тайну: судьбы нет! – Мерлин зло повысил голос. – Все это нелепые человеческие выдумки! Есть хаос, упорядоченный по минимуму, и каждое мельчайшее действие твое и не твое перекраивает твою и не твою судьбу. Даже полет мухи мимо твоей головы имеет значение, так как создает колебания, которыми изменяется все, что было секунду назад, а через секунду – и этого уже не будет. Это огромный запутанный кубик Рубика.

- Это ты точно сказал – перекраивает, — усмехнулся немой. – Ты перекроил все. А что дано было мне в этой жизни, если учесть, что  мирские радости и цели, к которым стремятся прочие, изначально были недоступны для меня? Рожденному проигравшим, что остается ему, кроме  веры в свое маленькое счастье, свою маленькую судьбу? Когда она стала моей, я решил, что я — счастливейший человек, она была той самой справедливостью, которую я, не способный говорить, искал много лет. Я полюбил жизнь. Мы описывали друг другу ее на пальцах. Мне не нужен был голос. Мне не нужно было ничего, кроме… У тебя не было проблем с женщинами, ты мог обладать любой, но тебе нужно было залезть своими чудовищными ковшами в чужую жизнь. Ты не имел права вмешиваться…

- Я не мог, — взмолился Мерлин. – Я влюбился. Тогда, под дождем, когда она плакала из-за увольнения, я даже не сразу понял, что она немая. Я машинально наделил ее голосом, а потом уже не мог отнять у  совершенства то, чем оно должно было обладать. Она была не только твоей звездочкой…

- И все оказалось бессмысленно, — со злорадством бросил немой. – Теперь ты так же несчастен, как я. Это лучшая новость за последние лет семь. Ты помнишь, что произошло семь лет назад? Когда ты вымыл из ее памяти меня и дочку? Ты мог бы хотя бы не делать этого! – Немой  вцепился в лицо Мерлина. Из «Мерседеса» высыпались крепко сложенные молодцы, но маг легко оттеснил нападавшего и взглядом сунул телохранителей назад. – Ты мог  дать ей возможность выбрать! Это было бы справедливо. Тогда я мог бы понять тебя и простить. А так… Что мне твои подарки?

- Прости, — Мерлин приложил к лицу платок. – Я был ослеплен ею, окрылен. Боялся ее потерять, я с ужасом узнал о вашем существовании. Мы сидели в кафе, она ела мороженое, и так тепло говорила о вас… О тебе, о Леночке. Я возненавидел вас, я не контролировал себя, не контролировал ничего. Она контролировала все. И я сделал то, о чем потом сожалел. — Помятое лицо его сморщилось еще больше. – Не надеюсь, что ты поймешь меня. Я… — Он не нашел слов.

- Теперь ты поймешь меня, — ухмыльнулся немой, сверля противника взглядом.

- …

- Почему ты не убил меня? – Немой с тоской вглядывался в лицо врага. – Мне было бы легче. Это не риторический вопрос, я много думал. Я же постоянно мешал тебе, я не мог просто отказаться от своего кусочка счастья. От своего талисмана.

- Гормонал, — сквозь зубы процедил Мерлин. – Что ты знаешь о гормоналах?

- Ничего, — пожал плечами немой.

- Гормоналы, — повторил Мерлин. — Их наличие бесценно, они  необходимые винтики сущего, без них нарушится внутренняя система. Тебя нельзя убить, потому что неизвестно, что будет. Может, рухнет этот мост, а может, рухнет мир. Ты должен жить…

- Вот незадача! — осклабился немой. – Что-то же должно быть для меня, враг мой, не все же для тебя.

- Не надеюсь, что ты поймешь меня, — вздохнул Мерлин. – Или даже поверишь. Я просто принес тебе подарок, сделал то, что должен был, наверное, сделать еще тогда. Вдруг это решило бы некоторые наши с тобой общие проблемы…

- Не решило бы, — покачал головой немой.

- Не решило бы, — согласился маг. – Теперь у тебя есть другая возможность.

- Какая? – прищурил глаза немой.

- Теперь у тебя есть голос, — пояснил Мерлин. – Я уже пройденный этап, а ты нечто для нее загадочное. Я не ответил на множество ее вопросов относительно тебя. Не хватило смелости. Рассказать о собственном трусливом поступок гораздо труднее, чем совершить его. Она знает совсем немного. Зато ты сможешь сделать это сам. — Мерлин вздохнул. – Кто знает, может, в старости вы будете вместе ненавидеть меня…

Лицо немого потемнело, за секундную паузу он будто вобрал в себя всю ярость и ненависть семи лет, когда однажды неведомые и непонятные ему силы отняли у него кусочек счастья, которым он обладал и дорожил.

- Пошел вон! – в ярости процедил он, и пальцы его загнулись крючьями, готовыми рвать противника в клочья. – Иначе твоим людям придется убить меня!

- Уходи! — повернулась к ним лицом девочка. – Уходи, пожалуйста! — Её голос отрезвил немого. Он слышал его в первый раз, крупные слезы вскрыли его глаза, они запрудили лицо, он старался сдерживать их, ненавидя себя за слабость, но не мог контролировать что-либо.

Мерлин пожал плечами и, развернувшись, пошел к автомобилю. Его блестящие от геля волосы растрепал ветер, фигура утратила самоуверенность и, казалось, сутулость слилась с позвоночником. Ему перестал идти дорогой костюм.

Возле зеркального бока «Мерседеса», уже отперев дверцу, маг остановился. Рука его медленно лишила зрение очков, он задрал голову и некоторое время, застыв, точно на картине, рассматривал что-то в небесах.

Там, среди вспаханной пашни облаков, прямо на раскаленной линзе солнца, расправив остроконечные крылья и, словно не шевелясь, парила черная птица, крохотное мрачное предзнаменование. Это была  несомненно птица, а не галлюцинация.

- Сказал бы тебе, — бросил Мерлин через плечо. – Да не хочу слишком тебе радовать. Когда слишком много хорошего, тоже вредно. — Он полез в машину. – Но одно знай наверняка: ты победил, а я проиграл, — произнес маг уже в окно. – Несмотря на все мои силы. Прощай!

Машина резко сорвалась с места. Спустя секунду ее уже не было. А немой с девочкой остались в центре природной жаровни, когда живые страдают оттого, что они живые.

С этого времени календарь похудел всего на двадцать один лист. Предзнаменованием болезни на деревьях то там, то там начали проявляться красные и желтые пятна. Жара впиталась в асфальт, воды лишились назойливого человеческого внимания, и отчетливо запахло осенью – начались дожди.

- Привет, — так оформилась вторая встреча Мерлина с уже говорящим немым.

На этот раз начал встречу не маг.

Это было в центре Москвы, возле блестящего ящика с хот-догами. Моросил легкий дождь, зиял открытой дверцей зеркальный «Мерседес» неподалеку. Мерлин выглядел совсем плохо, на лице отражались все продолжительные злоупотребления, которыми он грешил ближайшее время. Потухшая сигарета дремала в углу рта, черные очки с трудом переползали с предмета на предмет.

- Привет, — вяло откликнулся Мерлин, принимая от продавщицы огромный хот-дог. – Хочешь хот-дог?

- Абсолютно нет, — с удовольствием сказал немой, с чувством превосходства копаясь в мятой физиономии мага. Лоб немого разгладился, усталое лицо теперь было безмятежным.

Неожиданно Мерлин сделал для себя открытие, вглядываясь в зеленые щелки противника, путешествуя вдоль его сросшихся бровей к черным, как ночь, волосам, поделенным влагой на пряди, пикируя к твердому подбородку, словно нарисованному схематичному рту, заметив родинку на впалой, но приобретшей цветность щеке, сквозь небрежные поползновения щетины. Немой был привлекателен. Глубокие очи, погруженные в вязкую черноту немой грусти, запекшейся вдоль линии глаз, рта, оплавившей общее выражение в нечто пронзительно страдальческое, остро поблескивали скрытой победой. Худое тело гармонично росло из асфальтовых трещин. Когда-то он и Даша, по всей видимости, были эффектной парой: они постигали жизнь и любовь с помощью десяти пальцев, рисовавших образы в воздухе, колебаниями передавали друг другу объемы и разряды взаимных эмоций.

Немой непривычно был один. Казалось, он не замечал ничего вокруг, целясь всем видом в сторону кровного недруга.

- Где девочка? – спросил Мерлин, стремительно теряя аппетит и прическу, которую методично уничтожал дождь.

- Хотел бы сказать, что с матерью, — осклабился противник. – Но это не так. Она без устали пользуется твои подарком, добрый дядюшка. Я оставил ее в детской комнате  в большом магазине неподалеку. Не хотел, чтобы она видела тебя еще раз, а то вдруг захочет поблагодарить.

- Зачем ты нашел меня? – лицо Мерлина исказила колючая гримаса раздражения. Меньше всего ему хотелось вести сложные диалоги, он был не в себе и под воздействием чего-то тонизирующего, посему сразу преисполнился опасным недружелюбием. – Я сделал, что мог, мой немой враг. Добавить мне нечего, а на твои мнения мне, по большому счету, плевать. Посему скрежещи зубами наедине с собой.

Мерлин попытался минуть ненавистную фигуру, но та не поддалась и загородила дорогу.

- Неужели ты думаешь, что мне в радость видеть тебя? – искренне удивился немой, наблюдая, как лицо мага наполнилось потом, и капли дождя принялись мешаться с соленой росой.

Кожа мага медленно багровела, отображая внутренние усилия, которые по непонятной причине уходили в никуда.

- …

- Не напрягайся, Мерлин, — улыбнулся немой. – Ты бессилен против меня. Чем больше ты пытаешься использовать против меня свою силу, тем сильнее я становлюсь.

- Почему? – скрипя зубами и отбросив хот-дог в сторону, взмолился маг.

- Ты нарушил слишком много правил, Мерлин. — Немой торжествовал. – А я соответственно, как личность, имеющая намерение остановить тебя, начал наполняться силой. — Он издевательски развел руками. – Прости! Но так гласит ваш собственный кодекс. Хотя ты вряд ли знаешь его. Ты был серьезным ребенком, юношей, но легкомысленным мужчиной, тебя отвлекли праздные вещи, на них ты и разбазарил энергию. У тебя не стало времени изучать мудрые книжки, ты поспешил раствориться в людях. Как твоему негласному приставу мне дозволили изучить твое личное дело. Увлекательное чтение! Моя немая девочка выпила тебя до дна… Как справедливо, что я должен буду доставить тебя на трибунал. Не находишь?

- Трибунал, — Мерлин медленно повторил. – Пристав-человек?

- Бывает и так, — пожал плечами немой. – Зло имеет свойство бумеранга.

Мерлин украдкой бросил взгляд через плечо пристава, обжигая сетчатку о зеркальную поверхность собственного автомобиля, так яростно вопила душа мага в ту сторону, призывая оплачиваемый человеческий ресурс на помощь. Но «Мерседес» был недвижим, дождь пытался срастить его с асфальтом, когда-то открытая дверца почему-то была закрыта, и средство передвижения казалось покинутым.

- Они слышат, — помог немой. – Но не могут открыть дверцы, и ты не способен им помочь. Ты нарушил правила, теперь твои силы направлены против тебя.

- Ждешь, что я буду о чем-либо умолять? – насмешливо поинтересовался маг. – Я давно готов. Конечно, я не ждал тебя, но знал, что когда-нибудь пристав придет. Такая моя натура, я не умею не нарушать правила. Я еще попытаюсь сбежать, но не потому что боюсь. Потому что хочу еще чуть-чуть порастворяться. Ты прав! — резанул он на последнем слове, вытирая мокрое лицо платком. – Человеческое ближе мне, нежели сакральное. От последнего я всегда бежал, к первому — стремился. Я ни в чем не раскаиваюсь, если хочешь знать. Даже в том, что черная птица прилетела после того, как я дал голос тебе и твоей дочери. Это было последнее нарушение, но мне плевать! — Он улыбнулся, натужно, но широко. – Нет смысла делать, чтобы потом жалеть.

- Тебе не удастся бежать, — покачал головой немой. – Куда не беги, в конце пути найдешь старого седого судью, лавку с присяжными, а сам предстанешь в качестве обвиняемого. — Немой перестал целиться в Мерлина взглядом. – Присмотрись, — холодные глаза его уплыли в сторону левого плеча противника, тот по инерции завернул голову и столкнулся с тяжелым немигающим взглядом продавцов хот-догов.

Трое древних длинноволосых седых стариков, ютящихся за узкой металлической тележкой, не похожей на торговую тележку, а напоминающую судебный стол. Старики были в обычных одеждах, исполосованные привычными морщинами, с необыкновенно тонкими ястребиными носами и длинными пергаментными пальцами. Волосы их слегка развивались, мелкий дождь сек мудрые лица, тонкие жесткие рты что-то тихо шептали, пуская одно за другим неведомые заклятья по ветру. Но страшнее всего были их глаза, большие и навыкате, они отдавали отчетливой синевой, кричащей на фоне их серых фигур, запаянных то ли в плащи, то ли в накидки. Они разили картинками, цветными картинками, стремительно мелькающими на роговице, сливающимися в одно, отображающими весь мир, не только тот кадр, что уже десять минут висел перед их лицами.

Мерлин медленно повернулся в ту зловещую сторону, пьяно разглядывая страшных старцев, страшась их глаз и бегая взглядом. Ноги сами по себе сделали два шага назад.

В спину мага уперся грудью негласный пристав, заставив его вздрогнуть и шепнув на ухо:

- Негласный пристав не ведет тебя, — он хохотнул. – Негласный пристав всего лишь разъясняет. Ты третий день ходишь вокруг да около. Судьи устали, присяжные устали…

Машинально Мерлин уклонил голову вправо, и новый шок протрезвил его затуманенную душу: то, что он десять минут назад принял за остановку, полную людей, оказалось странным сооружением из навеса и скамьи, полной седых стариков. Укоризненно тыкающих его острыми голубыми взглядами, шамкающих иссеченными в паутину ртами, трясущих серебряными макушками.

Два синелицых алкоголика с нежно голубой материей глаз, матерившиеся в десяти шагах, посерьезнели, лица их утратили печать деградации. Одежда при ближайшем рассмотрении оказалась подобием странной униформы — нечто похожее Мерлин видел в детстве, в какой-то старой книжке.

Они уверенно приблизились. Один из них презрительно закусил губу, а другой подошел вплотную к преступному магу и произнес:

- Я ваш адвокат, Мерлин, — он вздохнул. – Но хочу предупредить: ваше дело безнадежно, единственная надежда избежать смертной казни — ссылка на ваше последнее нарушение. Даже этого вы не имели права делать… Ваши родители отказались придти… Вашу дочь не нашли, она где-то в Западной Европе, живет так же, как и вы…

6.

Все эти события, уложив в пятьдесят-шестьдесят слов, окрасив резкой маслянистой краской отвратительности, бывший немой поведал Даше, которую разыскал в Москве. Скучающую в ожидании очередной личности в одном из летних кафе, с видом на набережную, с ногой, заброшенной на другую ногу, с сигаретой, что заняла привычное место в уголке губ. Прозрачный синий сарафан с тонкими бретельками вяло беспокоил проказник-ветер, пепельные волосы были зачесаны назад, чуть оттопыренные уши беззастенчиво ощупывали окружающую действительность.

Она слушала молча, потягивая вино. Немой же говорил, как и может говорить человек, который всю жизнь молчал. Он едва успел закончить о Мерлине, как речи его занялись обмыванием далекого прошлого, из которого Даша не помнила ничего, а знала очень мало.

- Понимаешь, — сказала она ему, притомившись от сбивчивых предложений. – Я не помню тебя, и ты не можешь так просто заявлять на меня права. Может, у нас раньше все и было хорошо, но это не значит, что я хочу продолжения. Я совсем недавно узнала кто ты такой… и кто она… и даже — кто он… Я готова помочь вам, но… Во мне не живет то… нет памяти о том… что было основой нашей любви… нет тех мгновений, нет тех минут… поцелуев там… того, сего… в общем, если нет основы, любви не может быть… Понимаешь? В общем, ничего не вернуть. Пойми меня правильно. Я не могу полюбить твой рассказ о том, как тогда было хорошо.

- Понимаю, — осклабился немой. – Ничего другого я и не ждал.

- Я была немой? – Даша с сомнением покачала головой. – Единственное, почему я тебе верю… это потому, что знаю его… и потому что не помню, что происходило со мной хотя бы десять-пятнадцать лет назад. Совершенно не помню. Чистый лист. Он не спрашивал обо мне?

- А что он мог спросить? – пожал плечами немой.

- Ничего не передавал? – раздражение еле приметным рубчиком обременило переносицу Даши. – Может, что-нибудь говорил? – Она вкрадчиво заглядывала в глаза бывшему мужу.

- Ты до сих пор увлечена им? – проигнорировал ее вопрос немой.

- Нет, — отказалась Даша. – Увлечение умерло через год после совместной жизни. Но с ним всегда было интересно, потому год перерос в семь лет. Просто ты рассказал много нового. И мне стало грустно. К чему его приговорили?

- Не могу сказать, — вымученно улыбнулся немой. – Не потому что запрещено, а просто не хочу. После стольких лет бесплодных поисков, должен же я что-то оставить тебе в наказание. Я оставлю самое страшное, что может быть, – неведение. Прощай!

- Скажи! – лицо Даши слепилось в образ, которому противостоять невозможно, образ, который в свое время съел Мерлина, а задолго до того – немого.

- Нет, — покачал он головой.

Лицо его исказила боль. Он старательно уклонялся от любопытного взора девушки, пряча самовольные слезы, недостойно трясущиеся губы, спеша удалиться.

- Жив? – нахлынуло ему уже в спину. – Он жив?

- Жив, — остановился на секунду немой. – И даже где-то бродит среди нас. Я рад, что он украл тебя у меня. Я бессмысленно провел эти семь лет, злое глупое упрямство несчастного человека. В какой-то степени я благодарен ему — он подарил мне новый шанс, шанс другой жизни. — В тот момент Даша почти осталась одна. – А немой ты была лучше! Такую я не знал тебя! — Его не стало.

Больше Даша не видела ни этого человека, ни его маленькую девочку.

***

Покидая кафе вместе с новым другом, она обратила внимание на человека, в неудобной позе разместившегося на лавке через дорогу, он соседствовал с толстой девочкой, читающей толстую книгу. Глаза его прятались за большие черные очки, помятое лицо нервно дергалось, а кое-как причесанные волосы напоминали выгоревший лес. Крепкая рука сжимала пухлый журнал кроссвордов, короткие кривые ноги умялись под лавку, а непритязательная одежда делал его похожим на великовозрастного хулигана. Дети, игравшие в классики на пластилиновом асфальте, нашли себе новое развлечение и шумно удалились, раскрыв убежище странного человека.

Крохотное сердце Даши бешено заколотилось, драгоценные ноги резко затормозили, едва не расставшись с каблуками, а глаза жадно присосались к знакомой фигуре.

- Ты, — с изумлением пробормотала она. – Ты! – с радостью вскрикнула девушка, меняя свое направление в его вдруг стремительно начавшую удаляться сторону. – Ты! – с обидой кричала она ему вслед, до сих пор не уверенная, видя безнадежно удаляющуюся спину, уже хромая, но пытаясь еще преследовать его, и быстро потеряв веру в бесполезное занятие.

Мерлин улепетывал со всех ног, кровь прилила к голове, посторонние шумы слагались в страшный зычный демонический хохот. Люди как нарочно бросались ему навстречу, мешая назойливыми телами покинуть это место, эту улицу, этот квартал. Кто-то что-то кричал ему вслед, какой-то предмет даже ударил в беззащитную спину, но Мерлин не остановился, даже не сбавил шаг, хотя обычно не пропускал обидчиков мимо. Ему просто хотелось бежать.

Сейчас он растворился окончательно в том растворе, к которому стремился. Он не мог привыкнуть к тому, что для решения собственных проблем ему нужно использовать иные средства, нежели те, орудовать которыми он привык.

Он не хотел видеться с Дашей, он просто хотел посмотреть издалека на предмет своего и не своего обожания, хотел пролить с десяток скупых слез, хотел понять то, чего ему не дано было понять. Он боялся, что она попросит его что-нибудь сделать для нее, она обязательно попросила бы о чем-нибудь, а он не смог бы, даже если бы очень захотел, сделать это. Более того, он боялся, что она задаст какой-нибудь вопрос, она обязательно задала бы ему какой-нибудь вопрос, а он даже не смог бы ей ответить…

Здесь находятся мои рассказы, повести и опыт из нежной сферы отношений, где встречаются влюбленные люди. В унисон стучат их сердца и как только они не испытывают свои чувства, эмоции и свою любовь, наслаждаясь мистикой эмоций.